Щербатый талер - страница 26

— Грех землицу трогать, — гнул свое дед. — Роют, роют. Каждое лето — а чего роют, что ищут? Все чего-то не хватает людям. А я так думаю: если бы было что, в землице нашей, давно нашли бы. Правильно я понимаю?

Никто ему не ответил.

— Иванович! — обратился вдруг дед к отцу. — Вот вы, я знаю, обижаетесь на меня. Поговорить не хотите. Детям и то внимание оказали, а я, значит, ничего не понимаю, старый пень… Так, выходит?

— Нет, не так, — ответил отец. — Если бы вы не стояли втихаря у забора, а подошли к нам, и вы послушали бы. Да вы и так слушали…

— Обижаешься, — повторил дед. — А за что? Забор вашей матери сделал? Сделал. Дровами помог? Помог. Рыбкой, грибами…

— За это я вас уважаю, — сухо ответил отец, — а обижаюсь немного только за одно: вы делаете все это, а потом похваляетесь всему поселку, который вы хороший.

— А как же иначе? — удивился дед Макар. — Я же старый, вот и люблю поговорить. И вы, Иванович, будете старым, и они, дети… Тогда увидите, что за радость.

— Спокойной ночи, — бросил отец. — Пойдем, Оксана. Отец пошел во двор.

Чэсь бросился, перед калиткой поймал за руку Оксану и шепнул:

— Выйди завтра на улицу… Мы покажем тебе шалаш. У нас есть третья монета!

День обещал быть приветливым.

На чистом синем небе ни облачка. Солнце поднялось уже довольно высоко, а на траве, на стволах деревьев, на листьях — все еще роса. Сияет, переливается, вспыхивает в лучах мириадами звезд-капелек по всей пойме. В низинах, около приречного кустарника, еще синеют остатки ночного тумана.

Тихая, медленная, полусонная вода Березины плещется о берег. От реки веет утренней свежестью. То тут, то там слышатся тихие звуки: чпок! буль! чпок! — словно кто-то бросает в воду маленькие камешки. Это небольшие рыбки охотятся на насекомых. Недогадливая мошкара толчется над самой водой серыми облаками, радуется солнцу, утру и даже не подозревает, что служит кому-то всего лишь завтраком…

Чэсь с Оксаной остановились на обрыве, под самыми ольхой и дубом.

— А теперь посмотри внимательно, — сказал Чэсь. Оксана огляделась:

— Ну и что? Давай, веди. Где ваш шалаш?

— А мы пришли. Он над твоей головой.

— Там? На деревьях? Вот это здорово… В жизни никогда не догадалась бы.

Вверху, в кронах деревьев, что-то зашуршало.

— А как взбираться? — спросила Оксана.

— По этой кривой ольхе. Хочешь, подсажу? — покраснев, предложил Чэсь.

Девочка сердито сверкнула на него глазами:

— Еще чего!

Как кошка, обхватила она гладкий, отполированный ногами ствол, и вмиг оказавшись наверху, скрылась в листве.

Радостное настроение в Чэся вдруг пропало от этого сердитого «еще чего». А так хорошо началось было утро! За ночь опухоль прошла, щеки стали одинаковыми. Он мог уже не стесняться Оксаны. Он даже приготовил ей подарок, который, завернутый в плотную бумагу, лежит в нагрудном кармане рубашки… И вот — «еще чего»… Чэсь неуклюже, стараясь не прижиматься к ольхи грудью, вкарабкался следом за девочкой.

Ребята оба были уже здесь. Дмитрок лежал на мягком мху, подперев локтем подбородок, и флегматично наблюдал через сеть листвы за восходом солнца. Михаль выглядел обеспокоенным. Он стоял на коленях в углу возле полочек и перебирал их сокровища.

— Кажется, здесь был чужой, — сказал он Оксане и Чэсю вместо приветствия. — А все на месте…

— Да говорю же тебе, я это был, — отозвался Дмитрок. — Вчера, когда приехал из города, искал вас, и в шалаш забирался.

— Ну, хорошо, — сказал Михаль. — устраивайся, Оксана! Как тебе здесь нравится?

— Здорово! Просто чудо какое-то, — Оксана, правда, была в восторге. — Даже не верится, что ты на дереве, высоко над землей… А сколько разного добра у вас тут!.. Чайник даже есть. Неужели и чай здесь греете?

— Зачем здесь? Спускаемся вниз, к реке, там костер, и хвороста сухого полно, — ответил Михаль.

Он разложил на коленях тетрадь, достал карандаш, принял важный, даже торжественный вид.

— Да, Чэсь, Оксана, давайте сюда талеры… Ну, вот. Теперь ты поняла, Оксана? Вчера Чэсь вовсе не зарился на твою монету, у него своя была, почти такая же на вид. Он нашел ее на своих сотках, как раз на том месте, где могло быть первое захоронение французского офицера. Видишь, как похожи?