Но тогда я этого не понимал, тогда мне хотелось размеренной, стабильной жизни. Стыдно даже вспоминать.
Мюллер спрашивает: «Штирлиц, вы еврей?» — «Да вы что?! Я русский!» — отвечает возмущенный разведчик. «Ха, ха, ха. А я — немецкий».
В Израиле евреев, приехавших из России, Украины и Молдавии, называют «русскими». Некоторые эмигранты настолько к этому привыкают, что начинают чувствовать себя чистокровными русаками. Многие становятся антисемитами и мечтают восстановить утраченную во время ритуального иудейского обрезания крайнюю плоть.
* * *
Уборщиком меня не взяли, не было свободных рабочих мест. Я устроился в пекарню. В Израиле всего несколько лет назад не было русского черного хлеба, и репатрианты скучали по «Бородинскому» и «Рижскому». Но к счастью для еврейского народа, в Хайфе уже несколько лет проживал энергичный и предприимчивый человек Миша Каганович. Бывший питерский таксист, он приехал сюда в начале девяностых годов, испугавшись первого антидемократического путча. Тогда в еврейских кругах России прогнозировались погромы, и Миша благоразумно вылетел в Израиль: береженого — бог бережет. Здесь он попробовал себя в различных отраслях — строительство, уборка помещений, ирригация пустыни Негев, он даже оплодотворял индюшек на птицеферме кибуца (не как самец, а как служащий). Приходя вечером домой с тяжелой физической работы, он наливал стакан водки, выпивал его и каждый раз, закусывая апельсином или манго, ностальгировал по куску черняги с балтийской килькой и кружочком репчатого лука.
Однажды он зашел в эмигрантскую лавочку и купил там килограмм ржаной муки. Дома, не зная рецепта, замесил тесто, полагаясь исключительно на интуицию, и выпек в духовке буханку черного хлеба. Миша был не тем человеком, что будет сидеть и скучать о прошлой жизни. Нет! Это был человек действия. Отсутствует в стране ржаной хлеб, так его значит нужно сделать самому. Экспериментальная буханка напоминала по форме толстый блин, а по вкусу и консистенции — глину. Кагановича это не остановило, он записался в библиотеку, взял случайно оказавшуюся там книгу о производстве хлеба и приступил к делу серьезно. Оказалось, чтобы выпечь полноценный ржаной хлеб, одной муки и дрожжей мало. Нужна была закваска. Где же ее взять? В Питере, на хлебозаводе. Миша давно уже планировал проведать город на Неве, и теперь быстро собрался, взял отпуск и полетел.
На Ржевском хлебокомбинате договорился с работягами, и за бутылку портвейна ему вынесли полкило закваски. Это живой организм, его надо поить чистой водой, подкармливать мукой, перемешивать. Михаил упаковал закваску в термос и спешно вылетел обратно в Хайфу. В первый же вечер Каганович выпек у себя на кухне два чудесных «Бородинских» хлеба, добавив в тесто кориандр и сахар. На следующий день Миша отправился на работу, с собой у него были бутерброды с хлебом собственного приготовления. Работяги-эмигранты не поверили, что Михаил сам выпек этот чудный «Бородинский», думали, что он привез его из Питера. На следующий день Каганович принес каждому из шести работяг по целой ковриге. Захватило человека хлебопекарное дело. Ему стали поступать заказы, теперь уже за наличные деньги.
Михаил купил жарочный шкаф, установил его на кухне и уволился с работы. Выпечка хлеба занимала теперь все его время. В эмигрантских лавочках, куда Каганович сдавал свою продукцию, хлеб исчезал в первые минуты после открытия. Мощности жарочного шкафа уже не хватало, дело стремительно набирало обороты. Каганович снял подвальное помещение и приобрел подержанную печь, работающую на солярке. Производительность ее была — двести двадцать буханок в час. Но и ее вскоре стало не хватать. Каганович спешно вылетел в Петербург, где за бесценок приобрел еще две печки, промышленный тестомес и делитель для теста. Переправил все это оборудование в Хайфу и разместил в арендованном подвале. На входной двери повесил табличку: «ПЕКАРНЯ ЛЕНИНГРАД» — и нанял на работу нескольких горемык-пенсионеров, недавно прибывших из России и Украины.
К моменту, когда я устроился работать на это производство, пекарня выпускала уже несколько тысяч хлебов в сутки.
