— Что делать-то будем, Аркаша? — Македон был растерян.
— Два варианта я вижу: увеличивать площадь плота, или самовары выкинуть.
— Плот увеличите, так не пройдете пороги, да и речка дальше сужается, — вмешался дедушка, отошедший от приступа хохота.
— Ну, давай тогда самовары дешевые выкинем и поплывем, — горячился Македон.
— Если мы их выкинем, нам и плыть не надо будет, — заметил я.
— Чего это не надо-то? — опешил Македонский.
— Саня, все, кроме самоваров, мы можем упаковать в рюкзаки и спокойно улететь на самолете.
— Да ведь правда, только прялки тогда в руках повезем, — успокоился Македон.
— А водочки-то не осталось у вас? — с надеждой в голосе спросил дедушка.
— Осталось, осталось. Корыстный ты старик. Огурцы неси, хлеб. Поскреби там у себя по сусекам.
— А сколько осталось-то? — не унимался жадный до выпивки селянин.
— Две бутылки.
— Может баньку тогда истопить? — обрадовался дед.
— Ну топи давай, долго это?
— Так к вечеру готова будет, — пообещал старик.
— Ладно, ты давай баней занимайся, а мы еще по чердакам поползаем, — распределил я обязанности.
Несколько часов, которые мы с Македоном посвятили поискам антиквариата, оказались бесплодными, ничего интересного больше обнаружить не удалось. Мы уже все выбрали. Плюнули мы на поиски, взяли у деда удочки и до вечера просидели на реке. Клевало хорошо, но крупной рыбы не попадалось. Окушки только, да плотвицы небольшие.
Банька дедовская стояла в ряду других на берегу реки. Это была маленькая бревенчатая избушка. За входной дверью находился крохотный предбанник с единственной лавкой, из него через еще одну дверь можно было попасть собственно в баню.
В помещении два на три метра с низким закоптелым потолком размещалась печка, в нее был вмазан чугунный котел. Рядом — полок и внизу, у самого пола — окошко, закрытое мутным стеклом. Вот и вся обстановка. Трубы у печки не было, баня топилась по-черному. То есть, весь дым оставался внутри. Когда печка, а от нее и весь домик раскалились, дедушка открыл настежь двери и выпустил дым.
Мы разделись в предбаннике и зашли внутрь. Пахло немного копотью и березовыми вениками, которые отмачивались здесь же, в тазу с кипятком. Сели на полок, жарко. А тут еще дедушка, черт костлявый, плеснул из ковшика на печку. Моментально нас обожгло паром.
— Что же ты делаешь, дьявол?! — заорали мы с Македоном.
— Вы чего, не русские что ли? Чего орете, в бане не были никогда? — изумился дед.
— Тут у тебя градусов двести! Антихрист! Это пекло, а не баня.
— Может, и двести, чем больше, тем лучше. Пар костей не ломит.
Старик натянул на свои тощие костлявые руки варежки и выхватил из таза распаренный веник.
— Давайте-ка оба на лавку, обхожу вас березкой, — приказал дед.
Мы с Урмацем переглянулись и стремительно выскочили из бани, спасаясь от безумного старика, с его раскаленным веником.
Речка тут же, прямо у порога. Мы нырнули и долго, с наслаждением бултыхались в чистой, прохладной воде.
— Нет, Саня, я все-таки предпочитаю душ или ванну с приемлемой температурой. Эта баня для меня слишком экстремальна.
— Подождем, когда она немного остынет, — отозвался Македон.
Вылезли мы из речки покурить, тут и дедушка наш появился в семейных трусах и модной клетчатой рубашке «Timberland». Где он ее взял, интересно? Такая рубашка не менее сотки баксов стоит. Двери бани деревенский мачо оставил открытыми.
— Давайте по стаканчику примем, как раз и банька поостынет пока, — предложил дедок.
Мы с удовольствием согласились.
— С легким паром! — старик опрокинул в бездонное горло полный стакан любимого напитка.
Мы тоже немного выпили. Потом залезли в баню, там уже можно было находиться. Тут уж мы с наслаждением похлестали друг друга вениками. Добавили парку, посидели, обливаясь потом, и опять в речку. Красота! В деревенской жизни на самом деле много таких вот приятных моментов.
Спали мы с Македоном на уже полюбившемся, ставшем почти родным сеновале.
Утром упаковались. Рюкзаки получились пузатыми, полными. Добычей нашей стали шесть икон, тульский самовар и две прялки — расписанные деревянные «лопаты» с резьбой. Мы их газетами замотали, чтобы в глаза не бросались. Тушенку и гречневую крупу, приготовленные для путешествия по реке, оставили деду.
