Директором «Благовеста» оказался небольшой полный человек жуликоватой наружности.
— Наконец-то! — директор захлопал в ладоши и пододвинул нам с Македоном стулья. — Прошу, прошу! Как хорошо! Нам очень нужны молодые, сильные мужчины, — щебетал он и подозрительно пялил на нас свои наглые, масляные глазки.
Мы с другом переглянулись: уж не в пидорскую ли контору нас занесло? Мы уселись на стулья возле директорского стола. Работодатель то сидел, сложив короткие волосатые ручки на животе, то вскакивал и бегал по кабинету, непрерывно что-то говоря.
«Христианское милосердие, помощь немощным и больным — вот задача „Благовеста“».
Ценитель молодых и сильных мужчин лил воду, разговор был ни о чем.
— Короче! Что мы должны делать и сколько вы будете платить? — пресек я директорские словоизлияния. Я человек прямолинейный. Недавно из армии. Люблю, чтобы все было ясно. Неважный я дипломат, да что там, прямо надо сказать — никудышный я дипломат.
Директор осекся на полуслове и повел разговор теперь уже о реальном положении вещей. Работа наша заключалась в уходе за смертельно больными, умирающими уже людьми. Проще говоря, нам предлагалось быть сиделками. Мужчины здесь были нужны для тяжелой физической работы — перекладывать больных, многие из которых отличались грузным телосложением, опускать их в ванну, вытаскивать оттуда. Зарплата предлагалась почасовая и устраивающая нас. Мы согласились, и директор «Благовеста» отправил нас к девушке-менеджеру за получением первого задания. Она прочитала наши анкеты, причем моя фамилия вызвала у девушки живой интерес.
— Какая фамилия у вас интересная. Русская. Шугаев.
— А как вам моя импортная фамилия? — ревниво поинтересовался Урмац.
— Тоже ничего, — тактично ответила девушка.
Я отправился на первое дежурство. Через двенадцать часов меня должен был сменить Македон. На входе в больницу меня остановил охранник.
— Вы куда, молодой человек? — спросил грозный секьюрити.
— Я из «Благовеста», — произнес я точно пароль.
Ключевое слово сработало, охранник сразу стал приветливым и добродушным. Руководство «Благовеста», видимо, подкармливает больничный персонал.
Мой подопечный лежал в отдельной палате и медленно умирал. Он не разговаривал, не шевелился. В полной тишине я просидел с ним двенадцать часов. Македон вовремя пришел на смену, мы перекинулись с ним двумя-тремя словами, и я поехал домой спать. Через два часа меня разбудил телефонный звонок.
— Он умер, — сказал Македон и сразу повесил трубку.
Я позвонил в офис «Благовеста» и получил новое задание, в другой уже больнице. Ситуация с тамошним охранником повторилась в точности, этот даже проводил меня до палаты. На койке лежал исполинского роста костлявый старик. Его держала за руку женщина лет пятидесяти, дочка старика, как оказалось.
Она дала мне наставления по уходу за больным, и немного рассказала о своем отце. Иван Дмитриевич всю жизнь проработал геологом, прожил интересную, насыщенную жизнь. Теперь он умирал от рака легкого. Судя по всему, дочка очень его любила.
Хорошо вот так умирать, когда позади восемьдесят лет, ты все повидал и испытал в этой жизни и руку твою сжимают любящие потомки, пытаясь удержать на этом свете, а не ждут, когда ты наконец подохнешь и оставишь им несколько квадратных метров жилплощади. Если в конце дороги тебя не хотят отпускать — значит все хорошо, все правильно, жизнь прожита не зря.
С Иваном Дмитриевичем я отработал без осложнений. На смену мне пришел Македон, я передал ему больного и отправился домой отдыхать. Когда через часа два зазвонил телефон, я уже понял — Стрельцов умер. Так оно и оказалось.
С третьим пациентом ситуация повторилась с пугающей точностью. Я благополучно отдежурил, Македон, едва заступив на смену, констатировал смерть больного. Урмац увидел в этом какое-то мистическое знамение. В него начал вселяться суеверный страх. Ему стало казаться, что это он каким-то образом повинен в этих смертях.
— Александр, мы ведь устроились сидеть с уже умирающими людьми. Шансов выжить у них не было, — успокаивал я своего товарища.
Я позвонил в «Благовест» и сообщил, что работать у них мы больше не будем.
