- Ты - гнусное, отвратительное животное. Почему ты все портишь?! - воскликнула она. - Серебро моей матери. Моя кухня. Моя семья! - сжав его руку так сильно, что на коже наверняка останутся синяки, тетя обхватила тощими пальцами его костлявое запястье и поволокла к плите.
Тонкая, натужная улыбка скривила ее губы, и мальчик знал - теперь ему не убежать. У тети всегда была такая улыбка, когда она придумывала какое-нибудь новое мучение для него. Он дернулся раз, другой, но вырваться не вышло. Тетя прошипела:
- Тебе следовало бы сдохнуть. Возможно, я убью тебя, - и придавила его руку к раскаленной конфорке.
Малыш закричал.
... и кричал, и кричал, хотя это уже другие руки удерживали его, но он все равно бился и сучил ногами: его снова побьют, мальчик знал это. Но вдруг его обняли, и там были успокаивающие слова, и мягкие покачивания, и слезы... и отец.
- Гарри, все в порядке. Я здесь. Все хорошо, сынок. Я здесь, Гарри, - все повторял и повторял отец, как будто он сам верил в эти слова. Как будто он именно это и имел в виду.
И мальчика звали Гарри.
Слезы кончились, и Гарри мог только рвано дышать. Его лицо было красным и опухшим. Он ненавидел плакать. Он ненавидел быть ребенком.
- Простите, - прохрипел он. Трикли Тарт улеглась на его ногу, и Гарри мягко погладил ее. - Прости, отец.
- Нет, нет, Гарри, все в порядке. Ты не сделал ничего плохого, - отец обнял его крепче, и Гарри сам вцепился в него, как будто он мог упасть в никуда, если бы отец отпустил его.
Они долго сидели неподвижно, глаза Гарри начали слипаться, но он не просил отца отпустить его. Он не смог сдержать зевка, однако прижался лицом к груди отца, прикрыв рот.
Отец поцеловал его в макушку, а затем в щеку.
- Ты не накладывал Заглушающее.
- Не накладывал? - глаза малыша оставались закрытыми, но он весь напрягся. Но он ведь и не хотел накладывать заклятие, так что, может быть, все в порядке?
- Нет, не накладывал. Я горжусь тобой.
Гарри покачал головой. Будить отца посреди ночи из-за глупых кошмаров - чему гордиться? Он был таким глупым, просто как младенец.
Но отец еще не закончил:
- Ты впервые не наложил Заглушающее, Гарри. Надеюсь, это значит, что ты начинаешь понимать - даже во сне - что я всегда буду твоим отцом, и твои кошмары не заставят меня думать о тебе хуже. Ты не слабый. Не ребенок. Так что даже не думай об этом. Ты мой сильный маленький мужчина. И сильные маленькие мужчины, такие как ты, должны знать, когда нужно позвать на помощь.
- А я просил? - спросил Гарри, с трудом подавив зевок.
- Да, - тихо ответил отец. Он поцеловал Гарри в висок. - Но я слышал твой крик. Хочешь рассказать мне о своем сне?
Гарри потряс головой. Он не хотел вспоминать об этом. Он не мог рассказать о том, что случилось.
Отец вздохнул.
- Гарри, сынок, расскажи мне. Тебе станет легче.
- Все в порядке, отец, - прошептал Гарри. Ему не нужно говорить, чтобы почувствовать себя лучше. Пусть только отец побудет с ним еще!
- Но вдруг тебе приснится еще что-нибудь? Если мы поговорим, этого не случится.
- Не хочу, - Гарри спрятал лицо в складках отцовской рубашки. Отец был теплым, а его объятия заставляли Гарри чувствовать себя лучше.
- Знаю, - мягко сказал отец. - Но было бы лучше, если бы ты хотел, - пауза. - Расскажи мне.
Гарри сглотнул и сгорбился. Боль, как будто что-то застряло внутри, пронзила грудь. Отец хотел, чтобы он рассказал.
Ему нельзя было говорить. О том, что они сделали. Никогда.
- Я знаю, что ты напуган, Гарри. Знаю, ты не хочешь говорить о них. Но ты уже не там, и никогда больше туда не вернешься. И я хочу знать, что случилось. Почему ты расстроился, и что тебе снилось.
Гарри молчал. Отец говорил правду? Ему можно говорить о тете, дяде и своих кошмарах?
Отец погладил его по голове, и нежность этого движения заставил дыхание снова сбиться. Он крепче обнял отца.
- Помни, Гарри, здесь другие правила. Правила между мной и тобой. Те правила больше не действуют.
- Не знаю, что сказать, - прошептал Гарри.
Вздохнув, отец погладил его по спине.
- Ничего страшного, Гарри. Просто расскажи мне все, что помнишь.
- Я... я... - внезапно из глаз покатились слезы. Плачут только дети!
