И пошла кадрить террористов.
— А теперь чего? — спросил кто-то недовольно.
Могло сложиться впечатление, что к такому повороту событий женщины были готовы скорей, чем Григорий Иваныч. Его шляпа валялась, так и не поднятая им, правый висок вернул левому заем, который по-китайски свисал к скуле. Сам он направлялся снова в туалет. Шел на цыпочках — опоздавшим к началу доклада. Кричавший в телефонную трубку «номер первый» посторонился, пропуская его.
Юра начал потихоньку обособляться, чтобы как-то дать понять террористам: он не с ними — а с ними. Но не успел — увидел раскачивающуюся сетку, перерезанную проволоку… У Юры упало сердце, и он судорожно прижался к чему-то. (К Сычевой Рае. Вообще же, не видавший, как террорист орудовал садовыми ножницами, он решил, что это от пуль.)
— Слушай, Валя. Ты помолиться можешь… ну, по-вашему?
Зайончик кивнула. Сперва пошептала про себя — все, вспомнила:
— Ойче наш ктурыщ ест в небе швенч щел имел твое пшийч крулевство твое бонч воля твоя яко в небе так и на жеми хлеба нашего повшеднего дай нам джишай и отпущч нам наше вины яко и мы отпущаемы нашим виновойцам и не вуч нас на покушение але нас збав одэ злего амен.
— А ты понимаешь?
— Нет, — призналась Зайончик.
Тихий ангел… которого Наука тут же спугнула. Ох, не любит она весь этот зайончик:
— Ха! Ха! Ха! Корреспондент, верно, в Раю влюбился — смотри, как к ней приплюсовался.
— А?.. — Задумавшаяся Сычиха сморгнула и лишь снисходительно глянула на соседа: мол, ничего-ничего, если тебе так спокойнее…
— Идет, — шепнула Надя.
Переводчица — мимо них прошла было, но, передумав, вернулась спросить, как им.
— Хорошо все, спасибо. Вот только Григорий Иваныч в туалете все маринуется. Ему б на клизьму направление в медчасть дать.
Сие предназначалось, причем нескрываемо, для ушей Григория Иваныча — поносник возвращался. И сразу залебезил перед иностранкой:
— Прошу прощения за задержку, я чего-нибудь пропустил?
Та усмехнулась:
— Нет, как всегда.
— Я думал, вы переводили им, что сказал Он. Вы же с ними еще потом о чем-то говорили.
— Я говорила о том, что остаюсь с вами, — мне было предложено уйти.
— Спасибо, — как бы сам с собою: — Остаетесь… угу… А так больше ничего он не сказал?
— Отчего же. Зачитал их требования.
— И чего они требуют?
— Чего они требуют? — переспросила переводчица. Она отвлеклась: Юрина рубашка приковала к себе ее взгляд, — но на рубашке не бывает расстегнутых ширинок, так что спокойно… А, предательский магендавид! (Юру даже бросило в пот, в жар, во все сразу.) Нет, не надет… уф… Хотя, может, и зря не надет. — Они много чего требуют. Чтобы советское правительство вступило с ними в переговоры. Чтобы советские евреи могли беспрепятственно уезжать в Израиль.
— Ишь чего захотели! — И вяло прокомментировал: — Сионистские молодчики.
— Они угрожают, — не без колебаний продолжала переводчица, — начиная с шести часов вечера, если их требования не будут выполнены, каждый час сбрасывать с Эйфелевой башни по человеку… извините, я должна взять трубку.
Григорий Иваныч догнал ее у самого телефона и зашептал:
— А они не могут сбросить… по-настоящему?
— Это вы у Трушиной спросите… Алло, алло, — заговорила она по-французски, беря телефонную трубку.
Григорий Иваныч выглядел скорей озабоченным, чем потрясенным. «Шкуры… жалеешь их…» Рука его потянулась к ручке двери (в туалет), но он сказал себе решительное «нет», крякнул, подтянув брюки (не до подмышек, как Зайончик юбку, но пальцев на пять). На шестой ступеньке его глаза оказались вровень с валявшейся шляпой. Пошел надел, а причесаться забыл, прядь так и продолжала свисать из-под полей шляпы — словно к ее изнанке был когда-то приклеен клоунский парик и это все, что от него осталось.
— Задавайте мне вопросы, — говорила повторявшая подвиг Януша Корчака переводчица. — Да, рядом… С нами обращение хорошее… Совершенно спокойно, никакой паники — поют народные песни. Перед тем немного помолились. Нужна питьевая вода, продовольствие… я не знаю, может быть, одеяла… ах да! «Респрим». Передаю… Хорошо. Сегодня в «Журналь телевизе» будет зачитано их обращение к правительствам и народам мира. — Она выразительно глядит на террориста, а тот брутально вырывает трубку. Снова: московские фараоны, сибирские пирамиды — в шесть часов вечера первый Икар.
