– Какой теории?
– Разрешения. Кадер так ее называл и говорил, что знает ее от Идриса. У Кадера это было философией жизни – учение о том, что вся Вселенная непрерывно стремится…
– К усложнению, – закончил я за нее. – Я знаю, он часто говорил со мной об этом. Но не называл это теорией разрешения и никогда не упоминал Идриса.
– Странно. Он очень любил Идриса, тот был для него кем-то вроде духовного отца. Однажды он назвал его учителем всех учителей. И я знаю, что он хотел отойти от дел и поселиться в Варанаси, где-нибудь недалеко от Идриса. Так что именно туда я поеду, чтобы найти Халеда.
– Когда поедешь?
– Завтра.
– Ясно… – протянул я. – Это… это как-то связано с тем, что было… у вас с Халедом раньше?
– Знаешь, Лин, иногда ты бываешь просто невыносим.
Я резко поднял голову, но ничего не сказал на это.
– Ты знаешь, что Улла тоже вернулась? – спросила она, помолчав.
– Нет. Когда? Ты видела ее?
– Я получила от нее записку. Она остановилась в «Президенте» и хотела встретиться со мной.
– И ты пошла?
– Нет, я не хотела, – задумчиво ответила она. – А ты пошел бы, если бы она пригласила тебя?
– Да, наверное, – ответил я, глядя на залив, где лунный свет играл на гребешках волн, извивавшихся, как змеи. – Но не ради нее, а ради Модены. Я видел его недавно. Он по-прежнему сходит по ней с ума.
– Я видела его сегодня, – отозвалась она спокойным тоном.
– Сегодня?
– Да, как раз перед тем, как прийти сюда. Он был у нее. Я пошла в «Президент», прямо в ее номер. Там был один парень, Рамеш…
– Это его друг. Модена говорил о нем.
– Да. Этот Рамеш открыл мне дверь, я вошла и увидела Уллу, которая сидела на постели, прислонившись спиной к стене. А Модена лежал у нее на коленях, пристроив голову на ее плече, с этим своим лицом…
– Да, я знаю. Жуткое зрелище.
– Эта сцена была какой-то совершенно невероятной. Она потрясла меня. Сама не знаю почему. Улла сказала, что отец оставил ей в наследство кучу денег, – ее родители были ведь очень богатыми, практически хозяевами того города, где она родилась. Но когда она пристрастилась к наркотикам, они выгнали ее без гроша в кармане. Несколько лет она не получала от них ничего, пока ее отец не умер. А теперь, унаследовав все эти деньги, она решила вернуться сюда и найти Модену. Она сказала, что чувствовала себя виноватой перед ним, ее замучила совесть. Ну и она нашла Модену – он ждал ее. Когда я увидела их вместе, это напомнило мне сцену из какого-то романа…
– Вот черт, а он ведь знал, что так и будет, – тихо заметил я. – Он говорил, что она обязательно вернется, и она вернулась. Я тогда ему не поверил, думал, это просто безумные мечты.
– Это было похоже на «Пьету» Микеланджело – знаешь? Точно та же поза. Это выглядело очень странно и порядком встряхнуло меня. Бывают вещи настолько непостижимые, что они даже бесят тебя.
– А чего она хотела?
– В смысле?
– Почему она пригласила тебя?
– А, понимаю твой вопрос, – сказала она, криво улыбнувшись. – Улле всегда надо что-то конкретное.
Она посмотрела на меня. Я приподнял одну бровь, но ничего не сказал.
– Она хотела, чтобы я достала паспорт для Модены. Он здесь живет уже много лет и давным-давно просрочил свою визу. А у испанской полиции он на крючке. Ему нужен паспорт на другое имя, чтобы вернуться в Европу. Он может сойти за итальянца или португальца.
– Предоставь это мне, – спокойно отозвался я, поняв наконец, почему она захотела встретиться со мной. – Я завтра же займусь этим. Я знаю, где найти его, чтобы получить его фотографии и все, что понадобится. С его внешностью чужую фотографию на таможне не предъявишь. Я улажу все это.
– Спасибо, – ответила она, глядя на меня с такой страстной интенсивностью, что сердце у меня стало колотиться о грудную клетку.
«Очень глупая ошибка, – сказал однажды Дидье, – оставаться наедине с человеком, которого ты любил, хотя и не следовало бы».
– Что ты делаешь сейчас, Лин? – спросила она.
– Сижу тут, на берегу, рядом с тобой, – пошутил я.
– Я имею в виду – вообще. У тебя дела в Бомбее?
– А что?
– Я хотела спросить тебя… Ты не поехал бы со мной искать Халеда?
Я от души расхохотался, но она меня не поддержала.
