— Тогда в качестве ответной любезности удовлетворите мое любопытство, — попросил я. — Вы обследовали полковника Риттера?
— Да. Я нахожу его состояние удовлетворительным.
— Он плохо выглядит, чувствует себя еще хуже и жалуется на провалы в памяти.
— Так бывает. Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными. Полковник Риттер не говорил мне, что у него провалы в памяти.
— Наверное, он об этом забыл.
— Команда медиков на вашем корабле действовала с нарушениями инструкции, — сказал доктор. — Особенно это сказалось на первой партии пациентов. Кроме того, в отличие от остальных, полковник Риттер не был абсолютно здоров, когда его помещали в стазис.
— Но ведь стазис придумали как раз для того, чтобы помещать в него тяжелораненых.
— И вам известно, какой процент удается вернуть в строй?
— Нет.
— Чуть больше половины. Остальные в лучшем случае с почетом уходят в отставку и получают пенсию по инвалидности. В худшем… ну, вы понимаете.
— А генерал Визерс?
— Я считаю, что у него нет криоамнезии. Он просто нашел удобный способ не отвечать на неприятные вопросы.
— И сознательно подставил себя под тотальное ментоскопирование?
— Он бы в любом случае его не избежал.
— Это вы говорите как врач или как кленнонец?
— У генерала нет никаких сопутствующих симптомов. Кроме того, криоамнезия обычно затрагивает либо краткий период, непосредственный перед травмой, либо уходит на многие годы назад, как в случае с капитаном Штирнер. У генерала же отсутствуют только воспоминания о последних полутора годах, которые и интересуют адмирала Реннера больше всего.
— Криозаморозка — это сложная процедура, последствия которой могут быть самыми разными, — напомнил я.
— Да, — согласился доктор Кинан. — Но когда эти последствия оказываются такими удобными для пациента, поневоле начинаешь задумываться.
Конечно, он был прав.
Я мало что смыслил в криореанимации, но у меня тоже возникали подозрения, что Визерс симулирует свою амнезию. Возможно, он просто тянет время, возможно, у него возник очередной хитрый план. Визерс был опасным, лживым и изворотливым сукиным сыном, и на моей памяти ему всегда удавалось выходить сухим из воды.
Его планы работали. Не всегда получалось именно так, как он хотел, но это не всегда от него одного и зависело.
— Я могу вам еще чем-то помочь? — поинтересовался доктор, видимо, намекая, что его время не безгранично.
— Я все же хотел бы увидеть вашу пациентку, — сказал я. — Пусть не лично, а на экране. Вы не могли бы это устроить? В медицинском отсеке наверняка должна быть система видеонаблюдения.
— Смотрите. — Доктор развернул монитор в мою сторону и вывел на него картинку.
Камера была установлена в углу, почти под потолком, чтобы охватить все пространство палаты.
Кира сидела на кровати, поджав ноги под себя, и по ее лицу текли слезы.
— Вы сказали, что она примирилась со своим новым положением, — сказал я, чувствуя, как внутри поднимается гнев.
— Я сказал, что она пытается.
— Она плачет, — сказал я. — Вы сказали, что мой визит может нарушить ее эмоциональное состояние, но она и так плачет.
— У нее сейчас эмоции пятнадцатилетней девочки, — сказал доктор. — В таком возрасте слезы — это нормальная реакция на стресс.
— И вы считаете, что просто сидеть и смотреть — это тоже нормально?
— Я могу дать ей успокоительное или снотворное, но это не поможет смириться с реальностью. Она должна принять мир таким, какой он есть, и это может сделать только она сама.
— Вы часто сталкивались с такими ситуациями во время практики?
— В учебниках они описаны достаточно подробно.
— В учебниках? Вы уверены, что вы криохирург?
— Я не криохирург. Но я лучший специалист на этом корабле и в этой части галактики.
— Потому что только у вас есть учебник?
— Криохирурги не служат судовыми врачами на боевых кораблях, — сказал доктор Кинан. — Они сидят в специализированных клиниках на Кленноне и работают с тем, что им привозят. Если бы оборудование на вашем корабле не было автоматизировано, я не думаю, что мы вообще решились бы реанимировать кого-нибудь из вас.
— Может, и не стоило, — пробормотал я.
