Я был еще ребенком, мальчуганом.
Пятнадцать лет мне было. Я учился.
Ученье было для меня тяжелой цепью,
Которая весь день на мне бренчала.
Звон этих- уз томил меня весь день
И даже ото сна меня будил.
Как я мечтал сорвать оковы эти,
Любой ценой хотел я их стряхнуть!
Я и тогда, священная Свобода,
Любил тебя с такой же, как и ныне,
Всепожирающею дикой страстью.
«Оковы! Как сорвать их?» — думал я.
Приехали актеры. Я замыслил
К бродячей труппе присоединиться.
Пусть бедность, присосавшаяся к миру,
Меня обнимет тощими руками,
Пусть плачет мать, пусть шлет отец проклятья,
Пусть что угодно — только б стать свободным
И независимость завоевать!
И я ушел бы с труппой. Но проведал
Учитель про мятежное желанье,
И он поймал меня перед побегом,
Схватил и запер в комнате на ключ,
И был я пленником, покуда труппа
Не убралась наутро восвояси…
Мольбы мои, рыданья… Все напрасно!
Мне было больно, но не потому,
Что не пришлось мне сделаться актером,
А потому, что силою меня
Заставили остаться. Принужденье
Жгло душу мне! И пламень тот не меркнул,
А разгорался, как огонь бенгальский,
И первую тут произнес я клятву,
Великую, святую: «Пусть одно
Отныне будет главной целью жизни,
А именно: борьба против насилья!»
Я чту и ныне клятвы этой святость,
И пусть карает всемогущий бог
Меня на этом свете и за гробом,
Коль эту клятву я решусь забыть!
