В новом искусстве пока что, к сожалению, много нарочитости, надуманности.
Настоящее искусство этой нарочитости не допускает и не проща е т.
Но так как люди всегда чего-то ищут, я верю, что то существо на нашей планете, которое называется человек, найдет, в конце концов, необходимые и приемлемые формы нового искусства.
И в новом искусстве настанет, придет такой момент, когда все ненужное будет отброшено. А все нужное заблестит ярким светом. <…>
Современную оперу по сравнению с широким течением всей современной жизни я, например, охарактеризовал бы как сплошной захолустный оперный театрик.
Настоящее оперное искусство – искусство чрезвычайно сложное, особенно в сегодняшние дни, когда требования у народа к искусству и, в частности, к опере если еще и находятся в зачаточном хаотическом состоянии, то все же пробуждаются и теперь более повышены и расширены, нежели 40–50 лет тому назад.
Кроме того, опера – в материальном смысле – искусство дорогое.
А мы живем как раз в тот период, когда металл стоит для всех на первом плане.
И художественная работа, художественные возможности во всяком театре строятся на простом коммерческом расчете:
– Стоит или не стоит?..
А так как расчетливые люди никогда не хотят рисковать, а новые оперные постановки стоят больших денег, то и желающих бескорыстно поднять оперное искусство на должную высоту находится немного.
Да и в самой опере за последнее время наблюдается некоторый внутренний перелом.
Начиная с Вагнера и кончая нашими русскими композиторами, к оперным представлениям предъявлены были настолько повышенные требования, и эти требования настолько разнятся с тем, что было 75–100 лет тому назад, что поезд на старых колесах пока еще не может двинуться по этим новым рельсам искусства!
Да. Оперный театр – это искусство тонкое и чрезвычайно сложное.
И я думаю, что единственным Театром Оперы может быть только такой, в котором по-настоящему могут и должны быть соединены все пять искусств – Поэзия, Живопись, Музыка, Скульптура и Архитектура.
А этого соединения достичь очень трудно»[326].
Или, быть может, меркантильный дух нового времени, навевающий на мир все большую скуку, дойдя до степени, когда место хоть какой-либо стратегии займет логистика (бесконечное обеспечение биологического существования, лишенного всякого смысла), просто изничтожит стремление к настоящему искусству, в том числе и к опере?
Современный мир оказался в драматической ситуации: «Кажется, достигнуто молчаливое согласие о том, что у нас нет никакого будущего. Мы прошли критическую точку, после которой даже самые простые люди ощущают, что оставшееся время лишь только инерция, и что глобальная сеть с ее огромной телеиндустрией и другими средствами массовой информации вовсе не путь прогресса, а нечто аналогичное медицинским аппаратам для искусственного поддержания жизни»[327].
Искусство, в том числе, естественно, и оперное, умирает, когда исчезают обстоятельства, которые привели к его возникновению.
Осуществятся ли апокалипсические предсказания, согласно которым «тенденция информационной революции состоит в том, чтобы сконструировать правдоподобную копию мира, которая в идеале должна стать независимой от Божьего Творения»[328]?
«Эта копия только на первый взгляд занимает место в сфере внешних проявлений. Этот параллельный мир на самом деле и не собирается занять место Творения Божьего; он воздействует на человеческое воображение, на способность воспринимать, на волю человека; в конечном итоге, виртуализация мира нацелена на человеческую психику!»[329].
«Мне хочется видеть в певце рассказчика жизни. Мне хочется, чтобы он использовал[330]свой голос для распространения рассказов о человеческой любви, ненависти, мести так же, как это делают на полотнах, в книгах… Чтобы рассказывать эти песни хорошо, надо знать жизнь, надо ее наблюдать. Каждый момент что-то происходит в людской жизни… Певец должен все это замечать, а затем пересказывать все это своим голосом и игрой…»[331].
Ф. И. Шаляпин
