Так же двойственно и отношение Бальзака к уму. В предисловии к «Философским романам и повестям» (1831), которое подписано именем его приятеля литератора Филарета Шаля, но содержит его собственные заветные мысли, Бальзак утверждал, что ум «вносит беспорядок и разрушения в человека и как индивида, и как существо общественное». Отсюда все издевательские эпизоды «Шагреневой кожи» с участием ученых: зоологов, физиков, медиков. Каждый из них безраздельно предан своей науке, страстно ею увлечен, но все они оказываются бессильны перед кусочком кожи – и Бальзак описывает это их бессилие с нескрываемым злорадством, хотя сам читал много научной литературы из самых разных областей знания, охотно использовал почерпнутые оттуда сведения во многих своих произведениях и всю жизнь восхищался творцами, изобретателями, мыслителями. Но при этом почти всегда обрекал таких персонажей на неудачу, провал, бесславную гибель.
Пример такой роковой неудачи, постигающей человека страстного, без устали стремящегося к идеалу, – судьба Френхофера, главного героя другого «философского этюда», рассказа «Неведомый шедевр». Рассказ опубликован в том же августе 1831 года, что и «Шагреневая кожа», и название его так же, как и «шагреневая кожа», стало символом, именем нарицательным: когда речь идет о творце-перфекционисте, который постоянно усовершенствует свое творение и не может с ним расстаться, вспоминают о «неведомом шедевре». Френхофер, вымышленный художник XVII века, современник реального прославленного живописца того же времени Никола Пуссена, предан искусству и одержим им. Он великий мастер и несколькими мазками может вдохнуть жизнь в чужое творение. Он стремится запечатлеть на полотне идеал женской красоты и убежден, что лучше той женщины, которую он изобразил на своей главной картине, нет никого в мире. Однако оказывается, что этот шедевр восхищает только самого автора, посторонние же видят на полотне не более чем беспорядочное сочетание мазков, из которого выделяется лишь кончик ноги – и он в самом деле безупречно прекрасен. Френхофер трудился над картиной десять лет, стремясь придать ей идеальное совершенство, и этим ее погубил. А между тем вся его жизнь сосредоточилась в этом полотне, и когда два собрата по живописи открывают ему страшную правду: никакой прекрасной Катрин Леско на полотне нет, – он сжигает все свои картины и умирает.
«Неведомый шедевр» породил бесчисленное количество комментариев, сделанных практиками и теоретиками искусства, и в самом деле герои много и увлекательно говорят о живописи (в первом издании монологи Френхофера были гораздо короче, но, переиздавая рассказ в 1837 году, в 17-м томе «Философских этюдов», Бальзак их значительно расширил, и они превратились в настоящие эстетические трактаты). Однако эстетические вопросы – лишь частный случай общей проблемы, всегда волновавшей Бальзака: сколько может стоить преданность страсти, идеалу? Френхофер из-за своего стремления к совершенству губит собственный шедевр; Пуссен из-за любви к живописи предает свою возлюбленную Жиллетту, причем даже не тогда, когда отправляет ее позировать чужому человеку, а еще раньше, когда, рисуя ее как модель, забывает о ней как женщине. «В эти мгновения твои глаза мне больше ничего не говорят, – жалуется она. – Ты совсем обо мне не думаешь, хотя и смотришь на меня». Между прочим, в первом издании рассказ кончался словами Жиллетты: «Я тебя люблю и, мне кажется, уже ненавижу тебя»; гибель Френхофера Бальзак ввел в текст только в издании 1837 года – и тем самым довершил параллель двух страшных историй: смерти любви и смерти художника; и любовь, и художника губит чрезмерное увлечение живописью.
В «Неведомом шедевре» Бальзак в очередной раз напоминает, что страсти – и не в последнюю очередь страсть к искусству – пленительны, но чрезвычайно опасны. В предисловии к «Философским этюдам» в издании 1835 года, которое подписано еще одним другом Бальзака Феликсом Давеном, но также содержит заветные мысли писателя, о «Неведомом шедевре» сказано, что тема этого рассказа – «искусство, убивающее произведение искусства», а заодно и того, кто это произведение создает. И это вполне соответствует общей идее «Философских этюдов», как она изложена в том же предисловии: в каждом из них Бальзак желал показать мысль, развивающуюся до предельной стадии, превращающуюся во всесильную страсть и губящую человека, которым она овладела.
