В рассказе «Волчица Алиса» происходят завершающие метаморфозы. Вместо Красавицы — два Чудовища: каннибал герцог и девушка, взращенная волками, которая считает себя волчицей, а по достижении зрелости познает самое себя через тайну собственной кровавой комнаты, через менструацию. Через кровь и образы, которые она видит в зеркалах, лишающих дом уюта.
Постепенно величие гор навевает скуку… Он обратился к горе лицом и долго не отводил от нее взгляда. Он прожил в горах четырнадцать лет, но еще никогда не смотрел на них глазами постороннего человека…
…Прощаясь с ними, он уже видел, как они превращаются всего лишь в живописный пейзаж, в красивую декорацию для старинной деревенской сказки не то о ребенке, вскормленном волками, не то о волчатах, выпестованных женщиной.
Прощание Анджелы Картер с горной страной в концовке ее последнего рассказа на волчью тему — «Петер и волк» в сборнике «Черная Венера» — означает, что она, подобно своему герою, «устремилась вперед, в иную историю».
В этом, третьем, сборнике рассказов есть еще од на из ряда вон выходящая фантазия — медитативная вариация на тему «Сна в летнюю ночь», которая предвещает (и превосходит по уровню) эпизод в романе «Умные дети». Здесь экзотичность языка Картер достигает высшей точки; назовем хотя бы «бризы, сочные, как плоды манго, обласкивающие поэтическими мифами Коромандельский берег в далеком-далеком порфирно-лазурном Индийском океане». Но, как обычно, присущий писательнице саркастический здравый смысл резко возвращает сюжет обратно на землю, прежде чем он успевает растаять в воздухе вместе с изысканным колечком дыма. Этот сказочный лес «ничуть не Афины… расположенный в центральных графствах Англии, возможно недалеко от Блетчли», — сырое, заболоченное место, где все феи страдают насморком. В довершение всего к началу повествования лес этот вырубили с тем, чтобы проложить автостраду. Изысканной фуге Картер на шекспировские темы придает особенный блеск отмеченная ею разница между лесом из «Сна в летнюю ночь» и «мрачным колдовским бором» сказок братьев Гримм. Бор, недвусмысленно напоминает нам Картер, полон жути; заблудиться в нем — значит стать жертвой ведьм и чудовищ. А вот в лесу вы «умышленно сбиваетесь с тропы», там нет волков и чаща «благосклонна к любовникам». Различие между английской и немецкой волшебной сказкой проведено здесь безупречно и впечатляюще.
По преимуществу же, однако, рассказы из сборника «Черная Венера» и последовавшего за ним — «Американские призраки и чудеса Старого Света» — оставляют вымышленные миры в стороне; ревизионистское воображение Картер обратилось к реальности, рисование портретов занимает ее теперь больше, нежели простое повествование. Лучшие произведения в этих поздних сборниках — именно портреты: портрет чернокожей любовницы Бодлера Жанны Дюваль, портрет Эдгара Аллана По; в двух рассказах фигурирует Лиззи Борден — сначала задолго до того, как она «взялась за топор»[32], а затем в день преступления, причем этот день описан с дотошной точностью и предельным вниманием к деталям: немалую роль играют здесь такие подробности, как влияние на психику чрезмерно тяжелой и неудобной в жару одежды и поданной на обед дважды разогретой рыбы. За всем этим гиперреализмом слышится, впрочем, отзвук «Кровавой комнаты»: Лиззи свершает кровавое деяние, а у нее как раз началась менструация. Она сама истекает кровью, в то время как ангел смерти уселся в ожидании на коньке крыши. (И вновь, как и в случае с рассказами волчьей тематики, читатель жаждет большего — объемистого романа о Лиззи Борден, который мы уже никогда не увидим.)
Бодлер, Эдгар По, «Сон в летнюю ночь» Шекспира, Голливуд, пантомима, волшебная сказка — Анджела Картер открыто указывает на свои источники, поскольку деконструирует их, переворачивает и разрушает. Берет то, что нам хорошо известно, перекраивает, а из лоскутов сметывает нечто новое на свой неподражаемо саркастический и вместе с тем куртуазный манер. Под ее пером Золушка, которой возвращено первоначальное имя — Замарашка, с рубцами от ожогов на лице, становится героиней истории, где жуткие увечья причинены материнской любовью; драма «Нельзя ее распутницей назвать» Джона Форда превращается в фильм, поставленный совершенно другим Фордом; вскрываются потайные природные свойства персонажей пантомимы.
