Выбросить из головы никчемушные раздумья меня заставил налетевший откуда-то сбоку вихрь, которым оказалась все та же Света, вырвавшаяся из-под крылышка матери и догнавшая меня почти у самой остановки. Догнала, закружила и, повиснув на шее, уткнулась носиком в грудь. Стоим, сопим, молчим. В смысле Света сопит, постепенно увлажняя мою рубашку невесть с чего появившимися слезами, а я… я молчу, обняв ее за плечи. И ведь совсем не хочется отпускать, честное слово. Р-романтика, чтоб ее!
Мысленно плюнув на все возможные неприятности, стер с лица девушки катящиеся по щекам слезы, поцеловал в алые, все еще дрожащие губы… и повел на прогулку. В парк у острога, что на острове Лучка.
Укрытые в сени огромных деревьев аллеи и шум свежего ветра в листве, кафе, наши перемазанные мороженым носы, долгие тени неожиданно быстро наступающего вечера, поцелуи под фонарями, смех и тихие разговоры, смысла которых моя память оказалась не в силах удержать… это был славный, совершенно замечательный день. И даже взгляд Рогнеды, которой я сдал дочь «с рук на руки», когда в небе уже давно горел звездный ковер, не смог испортить мне настроения… Прав волхв, тысячу раз прав. А я – идиот, забывший за своей «взрослостью» о маленьких радостях жизни. Что ж, как говорил один забавный персонаж: «был дурак, исправлюсь». И в Хольмград загляну обязательно.
Домой я вернулся в третьем часу ночи и, не пожелав будить давно спящего дворника, запирающего на ночь ворота арки, прошел в свою квартиру через лавку. Поднявшись по винтовой лестнице, я даже не стал включать свет в комнате. Стянул с себя вещи и, рухнув на спальник, уставился в смутно белеющий надо мной потолок. Только сейчас я понял, что ноги немилосердно гудят от долгой ходьбы, но даже этот факт еле сумел пробиться сквозь туман в моей голове. Это был не только славный, но и очень, очень долгий день. Я уже почти заснул, вспоминая все случившееся сегодня, от признания Светы до фырчания ее матери, когда воспоминание об одном из моментов обрушилось на меня словно ведро ледяной воды. «Не вздумай играть чувствами моей дочери, чужак». Чужак! Меня царапнуло это обращение. Она знает? Бийские, вытащившие меня с кургана, – не знают, а она знает! Откуда?!
Все розовые облака моментально выветрились из головы, и я, напрочь забыв об усталости и ноющих ногах, подскочил со своего «лежбища». Только навернув добрый десяток кругов по темной комнате, я смог хоть чуть-чуть начать соображать. Так дело не пойдет! Нужно прийти в себя и все хорошенько обдумать.
Замерев посреди помещения, я кое-как успокоил нервную дрожь и, угомонив бешено колотящееся сердце, нарочито медленным шагом отправился на кухню. Щелкнув медным рычажком, включил свет и, поставив на плиту чайник, принялся бездумно метать на стол немудрящий харч, найденный в холодильном шкафу. Остановился я, лишь когда на столе не осталось свободного места. Оглядев получившийся натюрморт, скривился и, тряхнув головой, принялся возвращать «лишнее» обратно в шкаф. Как бы голодно ни завывал неожиданно проснувшийся желудок, сожрать все, что мои руки только что извлекли на свет божий, мне было просто не по силам.
Четыре бутерброда с сыром и колбасой и две чашки чая спустя мой разум все же вышел из ступора и начал послушно, хотя и не быстро отщелкивать возможные варианты. Первое, довольно пугающее предположение: Рогнеда действительно знает, что я «попаданец», «пришелец» и вообще неведома зверушка из далей небесных. Неприятный вариант, возможно грозящий опасностью, учитывая положение Рогнеды Владимировны. Офицер юстиции это, конечно, не «Люди в черном», но и конторой по перекрестному опылению елей ее ведомство считать не стоит.
Конечно, можно было бы успокоить себя тем, что государственная структура, призванная осуществлять надзор за законностью, не станет тянуть «неведому зверушку» в подвалы и лаборатории, в силу того, что эта самая зверушка является честным подданным государя, а значит, находится под защитой закона, но… как говорится, что охраняешь, то имеешь, да и слово «государственная» меня, как человека, жизнью битого, напрочь лишает всяких иллюзий по отношению к сей организации. В конце концов, сколько бы в уставах, уложениях и прочих определяющих бумагах ни расписывалась забота о безопасности подданных, факт остается фактом: государственная контора всегда блюдет, прежде всего, интересы государства, потом личные интересы своих сотрудников и лишь в последнюю очередь выполняет декларируемые обязанности в отношении прочих лиц.
