Сумерки опустились на душу Орлова. Он шагал по грязи и все ему было противно. И шахта, и лагерь, и весь белый свет. Нет на нем места для Сашки-Орла! А недавно было...
И вот передвинулась жизнь и смазала ясные его мысли, как непросохшие чернила. Передвижка была большая.
В лагере числился он еще недавно в «филонском взводе». Филон — это лодырь, отказчик, стопроцентный блатяк. А сейчас у Орлова отдельная койка в доме отличников.
— Дожил! — ворчал он. — Был лагерь, как лагерь. Попал в него и сиди. А не хочешь — беги. Только не нюнь! А теперь? А теперь до того, сукин сын, дотянул, — ругал он себя, — и бежать неудобно!
Морщился: как придет в лагерь, станут хвалить за конвейер. Ставить в пример и даже поздравлять...
Вспомнилась шахта.
— Была местечком! И в картишки сыграть, и десятника облаять, да мало ли что! Взять хоть бы шурф!
А сейчас? Смутила шахта. Эти — Коваль, инженер, даже Мухин.
— Милые они все до первого раза! — внушал себе Сашка. — Работаешь и хорош. А случись с тобой что-нибудь, и хана. Очень ты нужен!
Но все-таки чувствовал шахту, как проходные сени.
А труднее всего со свободой. Сашка шагал и мрачно думал:
— Убежал я, положим. Готово! А кто меня ждет? Жена и приятели? Чорта! Много их было... таких! Или, скажем, занятия? Пожалуйте, Александр Никитич, спасибо, что не забыли
— Нет! Ничего решительно нет. Пустой ему свет, бездельный! Ловкие руки, двадцать шесть лет и... вроде калеки! Червонцы опять сшибать по шкапам? И хлопотно, и скучно... Но срок в десять лет — это да-а!
И Орлов чесал затылок.
А потом еще: дал зарок — убегу! Его крепкое слово еще не пошатнулось. А если сломается и оно, что тогда будет с Сашкой-Орлом?
— Навсегда я, должно быть, бандит! — решил Орлов и, опустив голову, подошел к лагерным воротам.
* * *
Настала глухая и бурная ночь. Темь сотрясалась порывами ветра. Хлестал дождь. Раскачивались фонари у штольни, и лужи мерцали в бегающих тенях.
Сашка шел в ночную смену. Глаз коли — не видать!
Гора и небо слились в темноте. Только светятся огоньки на постах. Сашка считает — один, два, три... Нет четвертого фонаря!
— Н-но, парень, не дрейфить!
План простой. Побудет в лаве. Выждет миг, спустится в штрек, а оттуда в соседнюю печь и — наверх.
— Душа винтом! Казак не без счастья!
Зашел в слесарку.
— Здравствуй, товарищ бригадир! — гаркнул смешливый Митрошка. — О вас тоскуют!
— Кто? — испугался Орлов.
— Все начальство! Завтра новый мотор на конвейер ставить.
Орлов глядел настороженно.
— Мотор уже в лаве! — с удовольствием рапортовал Митрошка. — Мы постарались! — и шлепнул себя по груди. — А Мухин ругался: подождите Орла, еще обидится, дьявол. Но мы перетащили!
Митрошка был весел. Еще вчера его освободили от конвоя.
— Ладно, — успокоился Орлов и вынул из шкафа свою аккумуляторную лампу.
Лампа в руке, нож за голенищем, денег маленько в кармане — что еще надо?
В последний раз Сашка вошел в лаву. Подземелье гудело. Под низкими сводами слышался шорох лопат, восклицания и железный лязг механизмов. В дымке летучей пыли как звезды желтели лампы.
Орлов нагнулся и стал пробираться вдоль стенки забоя.
Шахтеры кидали лопатами уголь в ходившие желоба конвейера. Сгибались и разгибались. Желоба блестели тускло и лязгали, а угольные глыбы медленно ехали в штрек по стальной дороге. Все было так, как нужно.
Орлов дошел до случайного углубления — ниши в стене. И наткнулся на ящик с новым мотором. На самой дороге!
— Не могли лучше места найти! — рассердился Орлов, поднял ящик и занес его в нишу под своды.
Побрел дальше, останавливаясь и постукивая ключом по звонким корытам.
По лаве расхаживал Мухин и осматривал потолок.
— Отлично! — подумал Сашка. — Отметят, что я на работе.
Но Мухин был крепко занят. Он рассматривал пустоту, из которой пришла лава. Пустоту эту надо было обрушить. Площадь висевшего потолка сделалась слишком обширной и стала давить на стойки.
Частоколы столбов неясно виднелись в темноте, а конца подземелью не было видно.
Орлов оглянулся. Все были заняты, работа кипела.
— Ну! — побледнел он. — Теперь пора!
Но в этот момент скрежещущий гул прокатился вверху, и с треском переломилась стойка. Лава смолкла, как по сигналу. Люди разом подняли к потолку испуганные лица, тревожная тишина охватила пещеру, и только конвейер продолжал стучать, как стальное сердце.
