Подойдя к прикрепленному к стене горящему подсвечнику, он снял его и, встав на колени перед отдушиной, опустил туда свечу, пытаясь немного разогнать темноту и увидеть хоть что-нибудь…
…Из тьмы пышущего жаром подземелья на него смотрели два горящих ненавистью глаза.
Ни рыданий, ни истеричного крика, ни мольбы о пощаде…
Невозможно!
Но может быть, там пряталась вовсе не женщина? И уж конечно, не женщина, принадлежащая к побежденной расе!
Он с растущей злобой вглядывался в смотревшие на него глаза. Потом на мгновение отклонился и сделал их обладательнице знак подняться через отдушину. Ответом была все та же звериная ненависть во взгляде. Женщина смотрела на него, ни разу не моргнув.
Жар тем временем стал совершенно непереносимым. Вулфред еще и еще раз спрашивал себя: как римлянка может все еще оставаться живой? Она спряталась в печи, сумев пролезть в узкую отдушину. За ней, до того как она попала сюда, наверняка гнались, и, испытывая смертельный страх, она искала любую щель, где можно было бы укрыться. Сейчас у нее не осталось никакого выхода, кроме как униженно умолять о пощаде. Ибо печь с каждой минутой все больше раскалялась, и воздух внутри обжигал легкие.
Но он поможет ей!
Вулфред схватил обеими руками решетку и рванул на себя. Она легко поддалась. Он отбросил ее в сторону. Отдушина была открыта. Пленница теперь могла вылезти тем же путем, каким пробралась в печь. А затем она умрет от его, Вулфреда, руки…
Однако римлянка продолжала оставаться внизу. Безумная женщина! Неужели она не понимает, что он открыл ей выход из горящего ада?! Римское упрямство давно не было секретом для Вулфреда. Но такого он еще не видел! Может быть, она и впрямь ненормальная?
Он протянул руку в отдушину, чтобы вытащить упрямицу. И сразу же почувствовал нестерпимый, обжигающий жар. В тот же момент острые зубы впились в его ладонь.
Вулфред вырвал руку и громко выругался. Нет, определенно она сумасшедшая! Но все равно ей придется вылезти наверх!
– Рука! – громко крикнул он по-латыни, вновь протягивая руку в отдушину и надеясь, что римлянка поймет и ухватится за руку.
– Задница! – раздался ответ из дышащего жаром подземелья.
Вулфред знал произнесенное ею слово и понял, что ему нанесено оскорбление.
Задница?
Она обозвала его «задницей»!
Задыхаясь от ярости, Вулфред со всей силой ударил мечом об пол. Как же так? Он терпеливо ждал. Пытался ее уговорить. Убедить. Но в ответ услышал только оскорбление. Что ж, тогда он возьмет силой упрямую римлянку! Нет, он не станет убивать ее там, где она сейчас лежит, на грязном полураскаленном полу. Он хочет видеть ее у своих ног умоляющей о пощаде. Она была смелой под защитой стен раскаленной печи. Посмотрим, останется ли она такой же, лежа перед ним обнаженной и беззащитной! Да нет же! Мерзкая римлянка! Конечно, она будет умолять и рыдать, а он – хохотать ей в глаза!..
…Пол в комнате покрывал толстый слой разбитого кафеля и осыпавшейся штукатурки. Вулфред бросил на него пленницу, без особого труда вытащив за руку из пышущего огнем подземелья.
Он смерил ее взглядом. Теперь не могло быть никакого сомнения, что на полу лежала женщина. Ее покрытые грязью волосы были черными, длинными и прямыми. В них запуталось несколько высохших древесных листьев.
Она казалась слишком маленькой, чтобы быть причиной бушевавшей в душе Вулфреда ярости, сила которой была подобна огню, разгоравшемуся все жарче и жарче в топке печи.
Пленница не умоляла о пощаде, не раболепствовала при виде его сверкающего меча, ее плечи не вздрагивали и не ссутуливались от рыданий. Нет, маленькая упрямая римлянка смотрела на Вулфреда своими светло-голубыми глазами со жгучей ненавистью. Ее взгляд не был взглядом побежденного и униженного врага, а скорее – воина, обдумывающего свой следующий удар.
Перед Вулфредом на грязном, засыпанном хламом полу лежала женщина, готовая сгореть заживо, но не просить пощады. Но такое сопротивление не вызывало у него восхищения. В его душе бушевала злоба, какой он не испытывал еще никогда. Она захлестывала его, проникала в самое сердце, гасила здравомыслие и разжигала бешеную страсть к разрушению, мести и уничтожению.
