– Сможете. – Ринеманн взглянул на левую руку Пирсона. – Я вижу, вы женаты… есть дети?
– Один ребенок. Дочь. – Пирсон всматривался в холл. Тонированные стекла двери погружали его в темноту. Как пещера, подумал он. Пещера, кишащая летучими мышами.
– Вы хотите, чтобы ваши жена и дочь прочли в завтрашней газете сообщение о том, что копы выловили из Бостонской бухты их папочку с перерезанным горлом?
Пирсон опять вытаращился на Ринеманна. Капли дождя падали на его лоб, щеки.
– Они все обставляют так, будто это дело рук наркоманов. И у них получается. Всегда получается. Потому что они умны и у них много друзей во властных структурах. Черт, да они так и лезут во власть.
– Я вас не понимаю. Я вас совершенно не понимаю.
– Знаю, что не понимаете, – ответил Ринеманн. – Ваша жизнь сейчас висит на волоске, поэтому делайте то, что я вам говорю. А говорю я следующее: возвращайтесь за свой стол до того, как вас начнут разыскивать, и остаток дня проведите с улыбкой на лице. В улыбку вцепитесь намертво, не позволяйте ей сползти с лица, что бы вы ни увидели, – помявшись, он добавил: – Если выдадите себя, вас скорее всего убьют.
Дождь уже струйками скатывался с гладкого чернокожего лица молодого человека, и тут Пирсон наконец-то узрел то, что мог заметить с самого начала, если б не шок: этот негр в ужасе, он сильно рискует, оберегая Пирсона от западни, в которую тот мог так легко угодить.
– Я не могу оставаться под дождем, – продолжил Ринеманн. – Это опасно.
– Хорошо. – Пирсон удивился, услышав свой ровный голос. – Пойдемте работать.
На лице Ринеманна отразилось облегчение.
– Молодец. И что бы вы сегодня ни увидели, не выказывайте удивления. Вы меня поняли?
– Да, – ответил Пирсон, хотя он ничего не понимал.
– Вы сможете уйти пораньше, часа в три?
Пирсон задумался, потом кивнул.
– Да. Думаю, что смогу.
– Хорошо. Встретимся на углу Молочной улицы.
– Договорились.
– Вы отлично держитесь, – похвалил его Ринеманн. – Все у вас будет в порядке. Увидимся в три.
Он толкнул вращающуюся дверь, последовал за ней. Пирсон вошел в следующий сегмент, с таким ощущением, что рассудок его остался на площади… за исключением одной его части, которая жаждала еще одной сигареты.
День тянулся, как резина, но все в принципе шло нормально. Пока он не вернулся после ленча (и двух выкуренных сигарет) с Тимом Фландерсом. Они вышли из лифта на третьем этаже, и первым делом Пирсон увидел еще одного бэтмена, вернее, бэтменшу, в туфельках из черной кожи, черных колготках и сшитом по фигуре твидовом костюме, как предположил Пирсон, от Сэмюэля Блу. Идеальный наряд деловой женщины… да только голова над костюмом не имела ничего общего с человеческой.
– Привет, господа, – мелодичный голос донесся из глубин дыры, которая заменяла существу рот.
Это же Сюзанн Холдинг, подумал Пирсон. Такого просто быть не может, но это она.
– Привет, Сюзи, дорогая, – услышал он свой голос и подумал: Если она подойдет ближе… если коснется меня… Я закричу. Я ничего не смогу с собой поделать, что бы ни говорил мне Ринеманн.
– С тобой все в порядке, Бренд? Что-то ты бледный.
– Наверное, простуда, которая достает сейчас всех. – Он дивился естественности своего голоса. – Я думаю, что беру над ней верх.
– Это хорошо, – контральто Сюзанн Холдинг никак не вязалось с ее мышеподобной мордой. – Значит, пока ты не поправишься, никаких французских поцелуев. Даже не вздумай дыхнуть на меня. Я сейчас болеть не могу. В среду приезжают японцы.
Никаких проблем, дорогая, абсолютно никаких проблем, можешь мне поверить. Не дышать – так не дышать. Проживем и без поцелуев.
– Я постараюсь сдержаться.
– Спасибо. Тим, тебя не затруднит зайти ко мне в кабинет и взглянуть на финансовые сводки?
Тимми Фландерс обнял рукой талию сексуально-строгого костюма от Сэмюэля Блу и прямо на глазах Пирсона наклонился и чмокнул волосатую, бугристую морду. Тимми-то видит гладкую щечку, подумал Пирсон и почувствовал, что у него едет крыша. Гладкую, надушенную щечку – вот что он видит, именно так, и пребывает в полной уверенности, что ее-то он и целует. Боже мой. Боже!
– Вот так, – воскликнул Тимми, галантно поклонился бэтменше. – Один поцелуй, и я – ваш покорный слуга, милостивая леди!
