Мужчина в больших темных очках и черных брюках теперь стоял перед ними, просунув большие пальцы в петли ремня.
– Как поживаете? – Этот мемфисский медленный саркастический выговор мог принадлежать только одному человеку. – Хочу поприветствовать вас в нашем городе. Надеюсь, что вы сможете пожить у нас какое-то время. Городок, может, и не очень, но люди здесь хорошие, мы заботимся друг о друге. – Он протянул им руку, на которой блестели три перстня. – Я – здешний мэр. Элвис Пресли.
Сгустились сумерки летнего вечера.
Когда они вышли на городскую площадь, Мэри вновь вспомнились концерты, на которых она бывала в Эльмайре в дни своей молодости. И стрела ностальгии и печали пронзила кокон шока, который скрутили вокруг нее разум и эмоции. Так знакомо… и все иначе. Не было детей, размахивающих бенгальскими огнями. Тот десяток ребятишек, которые собрались на площади, сбились в кучку и держались как можно дальше от эстрады. Их бледные лица застыли от напряжения. Среди них Мэри увидела и ту троицу с игровой площадки у школы, которая провожала их «мерседес» апатичными взглядами.
И не было музыкантов-любителей с простенькими инструментами, настройка которых занимала пятнадцать минут, максимум полчаса. Нет, Мэри видела перед собой огромную сцену, уставленную сложнейшей аппаратурой, предназначенной для выступления самой большой и, судя по размерам усилителей, самой громкой рок-группы, такой громкой, что при выходе на максимальную громкость от удара звуковой волны могли бы посыпаться стекла в радиусе пяти миль. Мэри насчитала двенадцать гитар, и перестала считать. А ведь к ним следовало добавить четыре ударные установки… банджо… ритм-секции… возвышения, на которых обычно стояли бэк-вокалисты… лес микрофонов.
На площади рядами стояли складные стулья. Мэри прикинула, что их от семисот до тысячи, хотя зрителей собралось не больше пятидесяти. Она увидела механика, переодевшегося в чистые джинсы и отглаженную рубашку. Рядом с ним сидела какая-то миловидная женщина, похоже, его жена. Медсестра устроилась одна посреди длинного пустого ряда. Она закинула голову и наблюдала за первыми вспыхнувшими в вышине звездами. Мэри отвернулась от нее. Она боялась, что у нее разорвется сердце, если она и дальше будет смотреть на это печальное, потерявшее всякую надежду лицо.
Более знаменитые жители города не просматривались. Удивляться этому не приходилось. Покончив с дневными заботами, они находились за кулисами, переодевались. Настраивались. Готовились к большому шоу.
Кларк остановился в центральном проходе, миновав несколько рядов. Вечерний ветерок ерошил волосы, которые, как показалось Мэри, стали сухими, как солома. Высокий лоб Кларка прорезали морщины. Мэри их раньше не замечала. Так же как и глубокие складки у рта. После ленча в Окридже он вроде бы похудел на тридцать фунтов. Тестостероновый мальчик исчез и, как догадывалась Мэри, навсегда. Но ее это особо и не волновало.
Между прочим, сладенькая, а как, по-твоему, выглядишь ты?
– Где ты хочешь сесть? – спросил Кларк тихим, безучастным голос, голосом человека, который по-прежнему верит, что происходящее с ним – сон.
Мэри заметила официантку с лихорадкой над верхней губой. Она сидела у самого прохода четырьмя рядами дальше, в светло-серой блузе и юбке из хлопчатобумажной ткани. Со свитером, наброшенным на плечи.
– Там, – указала Мэри. – Рядом с ней.
Кларк молча повел ее к официантке.
Она оглянулась, и Мэри заметила, что из ее глаз, во всяком случае, на этот вечер, исчезла тоска. Уже хотела за нее порадоваться, но мгновением позже поняла, что причина тому – наркотики. Официантка или обкурилась, или укололась. Мэри опустила глаза, чтобы не встречаться с этим мутным взглядом, и увидела свежую повязку на левой руке официантки. С ужасом поняла, что девушка лишилась одного, а то и двух пальцев.
– Привет, – поздоровалась официантка. – Я – Сисси Томас.
– Привет, Сисси. Я – Мэри Уиллингхэм. Это мой муж, Кларк.
– Рада с вами познакомиться.
– Ваша рука… – Мэри замолкла, не зная, как продолжить.
– Это сделал Френки, – говорила Сисси с глубоким безразличием человека, скачущего на розовой лошади по улице Грез. – Френки Лаймон. Все говорят, что при жизни он был милейшим человеком, и только здесь круто переменился. Он стал одним из первых… можно сказать, первопроходцем. Я об этом ничего не знаю. Насчет того, что он был милейшим человеком. Я только знаю, что злее его тут никого нет. Мне все равно. Мне только хотелось, чтобы вам удалось выбраться отсюда, и я все равно попыталась бы вам помочь. А потом Кристал позаботится обо мне.
