– Митя, что случилось? – спросил вышедший на парадное крыльцо Феликс. – Я не мог понять, почему ты пронесся мимо окон и помчался по аллее в глубь парка, словно за тобой гонятся.
– И гнались-таки, ваша светлость, за его высокоблагородием, гнались, бандюги какие-то гнались! Жулье чертово! Да мы этих иродов спугнули сдуру, – влез один из стражников. – Они напужались да в море и посигали...
– Господи, это правда? – удивился Феликс. – Какие дикие нравы! И чего же они хотели? Неужели ограбить? Я сколько тут живу, ни разу не слышал, чтобы говорили о грабежах на дороге. Вроде бы места у нас спокойные, тихие, все лихие люди контрабандой промышляют и так заняты, что им не до налетов на экипажи проезжающих...
– Но может быть, им захотелось расширить квалификацию? – усмехнулся Колычев. – Впрочем, ограбить меня они не обещали и кошелек в обмен на жизнь не требовали.
– Ограбить не обещали? – переспросил Рахманов. – А что же они, черт побери, обещали в таком случае?
– Хотели отрезать мне нос, а потом сбросить меня со скалы в море.
– Что за дикости? Прямо янычары какие-то!
– Видишь ли, им не понравилось, что я сую свой длинный нос в чужие дела.
– Что ты говоришь? Так значит, кто-то недоволен твоим приватным расследованием, – догадался Феликс.
– Несомненно, – подтвердил Колычев. – Более того, из этого следует вывод, что я стою на верном пути и уже узнал нечто такое, что может представлять опасность для убийцы.
– И что же это такое? Что ты узнал? – заинтересовался Рахманов.
– Пока я и сам не понимаю. Но будем надеяться, что скоро сумею догадаться, какие из собранных мной фактов представляют случайные сведения, а какие – ключ к тайне. Слушай, Феликс, скажи-ка – а чем лучше угостить лошадь? Сахаром или черным хлебом с солью? Что лошади больше любят?
– А с чего это ты вдруг решил устраивать для лошади угощение? – строго спросил Феликс. – Еще бы банкетный стол для нее приказал накрыть. Нечего баловать мою животину. Так, глядишь, и приучится куски клянчить, а благородному животному это не к лицу. Вернее, не к морде...
– Смотри, она косит на нас глазом, – перебил князя Дмитрий. – Понимает, что речь идет о ней. Да, девочка, строгий у тебя хозяин, строгий, но ничего, мы его уломаем. Видишь ли, – продолжил он, обращаясь уже к князю, – эта лошадка сегодня мне здорово помогла. А ведь пришлось ей в трудную минуту хлыстом наддать. Не могу я спокойно себя чувствовать, если обидел кого-то из братьев наших меньших. Принесу ей что-нибудь вкусное, пусть поймет, что я прошу прощения за свой хлыст...
– Митя, ты сегодня так долго был в городе, – сказал Колычеву Феликс, когда все уже успокоились, суматоха в доме улеглась и приятели устроились на балконе пить кофе. – Я тут изнывал от тоски и волновался. И как оказалось, волновался не зря. Знаешь, сердце чуяло беду, и при этом даже нельзя было выехать из имения к тебе навстречу. Ведь у ворот торчат два остолопа! Хуже нет, чем эта несвобода. Впрочем, если бы я был волен в своих поступках, то, может быть, и сам порой с удовольствием побыл бы дома. Но только сам, по доброй воле. А так, когда я вынужден сидеть за оградой имения, как в загоне, и любоваться на фуражки поставленных у ворот часовых, на душе становится муторно... Я полдня гулял по парку и чувствую, что уже возненавидел каждый розовый куст и каждую магнолию у дорожки... А тебе удалось что-то сделать в городе? Недаром ведь на тебя напали?
– Удалось. И даже довольно много. Во-первых, завтра к тебе пожалует купец Ованесов с образцами товаров...
– Ну вот еще! На черта мне тут сдался купец Ованесов с его образцами?
– Пришлось сказать ему, что ты ввиду семейных обстоятельств жаждешь прикупить элегантный траур и только Ованесов может тебе в этом деле помочь. Он человек отзывчивый, согласился приехать сюда, в имение...
– Митя, ты сошел с ума? Я глубоко скорблю о Вере, но вовсе не собираюсь демонстративно облачаться в траур, чтобы привлечь к своей скорби всеобщее праздное любопытство.
– Однако, я тебя попрошу принять Ованесова со всей возможной любезностью, внимательно просмотреть все, что он тебе предложит, выбрать достаточное количество товара, чтобы господину купцу не было обидно за бессмысленно потраченное время, а в довершение всего пригласить его к обеду. И при этом блистать своим неотразимым обаянием, дабы Ованесов искренне к тебе расположился. Предупреждаю, любезность твоя должна быть по возможности искренней – купец человек неглупый и сразу поймет, если ты станешь просто кривляться перед ним.
