– О, я это дело тоже хорошо помню, – встрепенулся Антипов. – Громкий процесс был. Но помяни мое слово – зря тогда бабенку в Сибирь упекли. Я говорил вашему следователю, как бишь его... ну тот мухомор, что на твое место заступил в Окружном суде?
– Господин Тырышкин?
– Вот-вот, Тырышкин Аристарх Герасимович, мухомор старый. Я ему говорил: проверяйте все тщательно, господин следователь, похоже, Покотилову кто-то умышленно подводит под обвинение. Но куда там, он же у вас самый умный, Тырышкин-то!
– И ты ничего не смог сделать?
– А что я поделаю? Мы, сыскари, только на этапе предварительного дознания к делу подключены, потом все в руках следователя, он же документы к суду готовит. А нас из Сыскного вообще тогда на убийство, почитай, к шапочному разбору вызвали – труп-то частный пристав обнаружил. Ну не совсем труп, купец Покотилов уже при нем Богу душу отдал, но пристав этот чертов пожелал сам в деле участие принимать, а мы, сыскные агенты, вроде как с боку припека оказались. Ты же знаешь, Сыскное с общей полицией в вечных контрах состоят, все они славу с нами делят, щучьи дети...
– Послушай, Павел, а почему ты решил, что Покотилову тогда подвели под обвинение? – поинтересовался Колычев.
– Да теперь так уж и не вспомню... Но что-то меня насторожило. Что-то фальшивое было в той истории, словно бы пьесу на театре представляли... А вот сама Покотилова не играла, нисколько не играла. Знаешь, сидит над телом мужа, вся помертвевшая, а в глазах такая боль... У меня, братец, опыт какой-никакой по части убийств есть, может быть, я и без всяких научных штучек, по-простому разбираюсь, но убийцу сразу отличу...
– Так значит, твои заключения основаны только на интуиции? – разочарованно протянул Дмитрий.
– Ну почему только на интуиции? Непременно тебе надо поддеть! Там было много несообразного. Например, подруга Покотиловой, не помню уж как ее зовут, при первом опросе сама мне подтвердила, что Анастасия была у нее в гостях и ее вызвали домой, протелефонировав, что дома несчастье. А потом память у этой подруги отшибло, и она уже не заикалась, что был телефон... Дескать, сидела-сидела у нее Ася Покотилова, а потом вдруг ни с того ни с сего сорвалась и побежала домой мужа убивать. А брат убитого? Примчался и давай невестку поносить – такая-сякая разэтакая, мужа убила, с полюбовником сойтись ладится... Вы, говорит, господа полицейские, любовные письма от хахаля у нее поищите, знаю, прячет где-нибудь в тайном ящичке. Ну пристав там землю носом рыл, кинулся искать и нашел, конечно. Но как он эту пачечку писем из хозяйкина секретера вытащил, так ты бы посмотрел, что с бедной Покотиловой сделалось! Ей-богу, она про них и ведать не ведала. Деверь знал, что такие письма припрятаны, а она – нет. Небось, этот деверь сам и припрятал, если еще не сам написал. Я тогда одно письмецо под шумок из пачечки вытянул, думаю, среди улик одним письмом больше, одним меньше – не суть важно. А я посмотрю потом, чьей рукой эта цидулька писана. Да замотался с другими делами, забыл. Ну и дворник, что против хозяйки показания давал, тоже, по всему видать, скользкий мужичок...
– Прости, Павел, а это письмо у тебя?
– Да валяется где-то на квартире, – небрежно ответил Павел.
Насколько Колычев успел узнать своего приятеля, за его показной безалаберностью во всем, что касалось служебных дел, скрывался настоящий педантизм. И если уж Антипов позволил себе прихватить улику с места преступления, стало быть, она бережно хранится в каком-нибудь тайном ящичке.
– А что это ты, брат, так озабочен старой историей с мадам Покотиловой? – спросил вдруг Антипов.
– Так просто, после разговора с Бреве заинтересовало меня это дело...
– Крутишь, Дмитрий! Уж мне-то баки не втирай! Так-таки ни с того, ни с сего тебя дельце покотиловское заинтересовало.... Покотилова-то с каторги сбежала, числится в розыске. Сам понимаешь, что это значит, господин присяжный поверенный. Так что я тебя предупредил, а дальше смотри сам, как совесть подскажет. Не мне же с тобой нянчиться. Смотри, девка какая красивая, – указал он вдруг на ресторанную шансонетку, мгновенно забыв о купчихе Покотиловой.
