Травматолог оказался крупным, добродушным, склонным к своеобразному юмору человеком. Он изучил удостоверение Гурова, выслушал его объяснения и неожиданно пришел в восторг.
– Отлично! Я всегда говорил, что у наших «органов» один орган не ведает, что творит другой! Страдаем от этого, конечно, мы, законопослушные граждане. Значит, вы, полковник милиции, предлагаете мне натянуть нос ОМОНу? Шикарно! Я уже вижу себя в застенках местного гестапо… Вам-то что, упорхнете, как вольная птица… Но вообще я с удовольствием. Меня эти бегемоты самого раздражают. В моей практике это первый случай. Обычно тут смотрят на такие дела сквозь пальцы. Похоже, Бобков здорово их достал.
– А в чем дело? – поинтересовался Гуров.
– Да не в курсе я! – махнул рукой врач. – Мое дело – конечность ему восстановить. Ранение серьезное, кость задета. Ведет он себя смирно, к побегу, как говорится, не склонен… Да и не убежишь далеко на такой ноге. А что там у него за дела с вами – это меня не интересует. Тем более мне никто ничего не говорил. Видите, даже вам от ворот поворот. Но это как раз поправимо. Мы сейчас с вами обход делать будем. Халатик я вам выдам, масочку на лицо – будете вылитый профессор Сеченов, ха-ха-ха!.. Только держитесь уверенно, как у себя дома. Вообще-то, что я говорю – милиционер везде как дома! Ха-ха-ха!
Посмеиваясь и отпуская шуточки, он переодел Гурова в белый халат, повязал ему на лицо марлевую маску, а на макушку водрузил накрахмаленную шапочку. Взглянув в зеркало, Гуров не узнал себя.
– Я сейчас на айсберг похож, – пробормотал он.
– Вот и отлично! Будете доктор Айзенберг, – давясь от смеха, решил травматолог. – Мой ассистент. Держите для солидности, ассистент!
Он вручил Гурову стальную коробочку с хирургическими инструментами, и в таком виде они отправились в палату к Бобкову.
Угрюмые от безделья омоновцы насторожились, когда перед ними предстали две внушительные фигуры в белых одеждах. Однако у них не было приказа задерживать медработников, и после некоторой заминки они расступились, позволив Гурову проникнуть на охраняемый ими объект.
Но Бобков, неподвижно лежащий на кровати и тоскливо разглядывающий потолок, тоже забеспокоился, узрев на пороге людей в белых халатах, да еще с полным набором каких-то страшных орудий. Он сразу приподнялся и с негодованием произнес:
– Опять, доктор?! Ну, мочи уже нет! Уже ведь и перевязку сегодня делали. Только успокоилось копыто…
– Тихо! – строго сказал травматолог. – Не тронем твое копыто, не трепещи. Человек вот с тобой поговорить хочет, а его свои не пускают. Отсюда и конспирация.
Гуров поставил на столик инструменты и снял маску. Не сразу сообразивший, что к чему, Бобков постепенно осознал, кто к нему на самом деле пришел.
– Ух, черт! Это вы! Думал, уже не появитесь… А я утром чудом мобилой разжился. Эти мордатые отлучились на пару минут, а мне сестричка дала трубку – я вам скорее и позвонил. А мои дела плохи. Видите, что делается? Когда этот ваш напарник приезжал, этого еще не было.
– А что стряслось-то? – спросил Гуров, присаживаясь на край кровати.
– А то и стряслось, что тут у нас в козлы решили кое-кого записать, – криво усмехаясь, сказал Бобков.
– Это так надо понимать, что не кое-кого, а как раз тебя и решили записать, – подхватил Гуров. – Образно, но не совсем понятно. Растолкуй подробнее.
– Вы разговор наш помните? – с некоторой неуверенностью произнес Бобков. – Вы же первый засомневались насчет того трупа. До вас тут ни одна собака на меня не думала. Да чего там, начальник милиции за ручку здоровался, другом называл! А еще бы не друг, когда я ему ежемесячно по две штуки отстегивал! Хорошая прибавка к милицейской зарплате. Тут поневоле задружишься.
– Я вот этих последних слов не слышал, – встрял в разговор травматолог. – Я с начальством не на такой короткой ноге, чтобы эти байки повторять. Бездоказательные они какие-то.
– Да вы, доктор, не волнуйтесь, – сказал Гуров. – То, что здесь вы услышите, вообще нигде повторять не нужно. Разговор сугубо частный, на суд общественности выноситься не будет.
– Ну, слава богу! – с облегчением сказал врач. – А то шутка ли – ежемесячно! Две штуки!
