Северный ветер - страница 20
— Робежниек, если не ошибаюсь… Извините, товарищ! Мы не знали. В темноте ничего не видать… — Он крепко трясет руку Мартыня. Огонек снова мелькает над толпой. — Отойдите, товарищи, тут все знакомые. Свои люди.
Стоящие поблизости слышат и готовы расступиться. Но с боков напирают, расспрашивают и не слушают, что им объясняют.
Приезжие слезают с повозки и с трудом пробираются к корчме. Впереди несут фонарь. Толпа сопровождает их, не отступает ни на шаг, теснится в дверях и полутемных коридорах. Провожатый с трудом прокладывает путь.
Корчма набита людьми до отказа. Толчея такая, что не повернуться. Даже собственного голоса не услышишь. Сквозь табачный дым и чад ничего не разглядишь. Никелированные лампы с толстыми стеклами будто плавают в белом облаке.
Полно мужчин разного возраста, начиная с мальчишек-пастухов и кончая седобородыми стариками. Женщин с десяток, не больше. У всех ружья; те, что сидят за столами, зажали их между колен. У некоторых солдатские винтовки; обладатели их особенно горды и держатся обособленно. В толпе чаще всего раздаются их голоса — остальные слушают. У большинства охотничьи двустволки, конфискованные в имениях и у лесников. А у двоих совсем старые, заржавевшие, допотопные кремневки со свежевыструганными деревянными шомполами. Какой-то мальчишка повязал поверх полушубка шашку, отобранную у станционного жандарма или урядника. У тех, на ком оружия не видно, револьверы в кармане. Завидев приезжих, они засовывают руки в карманы, вытаскивают пистолеты и тут же суют обратно. Повсюду шныряет маленький, высохший старичок с сумкой за плечами; на руке у него белая повязка с намалеванным чернилами красным крестом.
Человек с фонарем устраивает приезжих в задней комнате, освобождая им место за длинным столом. Сидящие рядом, помешивая горячий чай, гремят ложечками и дымят трубками или папиросами. Шум такой, что в ушах звенит. От жары и запаха овчины спирает дыхание. Речи взволнованные, горячие. Лица возбуждены. В азарте все размахивают руками, ударяя локтями по столу. У стола какой-то усач в кожаной безрукавке разбирает браунинг и объясняет окружающим его механизм.
Внимательно вглядевшись в провожатого, Мартынь тихо спрашивает:
— Упениек?
Тот утвердительно кивает головой:
— Я — начальник патруля местной дружины. Нас триста человек. Здесь один отряд, другой охраняет железную дорогу… Остальные — просто так зашли.
— Что же, собственно, вы охраняете?
— Следим за дорогой. Проверяем проезжающих. Нам известно, что удравшие помещики поддерживают связь с местными черносотенцами. Мы так никого не пропускаем… — Он что-то припоминает, и его смуглое молодое лицо расплывается в улыбке. — Видали, как амбар горел? В нем было засели драгуны из Кокнесе, скриверского имения, Лиелварде и Рембате. Этой ночью мы собирались их атаковать, но они смекнули и удрали. Тогда ребята и подожгли амбар.
— Там, у оврага, была засада, чтоб драгуны не прошли?
— Именно. Недоразумение вышло. Впотьмах мы вас приняли за драгун, вот и поднялась вся эта… суматоха.
Мартынь тоже улыбается и начинает рассказывать, как им пришлось встретиться на дороге с драгунами. Окружающие заинтересовались. Вокруг собираются любопытные. Галдят, перебивая друг друга. Каждому хочется рассказать, как они готовились расправиться со своими противниками.
Второпях кто-то толкает в плечо Яна, потом Мартыня.
— Господа, а господа! — Наклонившись, Звигзне взволнованно шепчет: — Они хотят у меня отобрать лошадей. Говорят, лошади из имения. И вещи ваши собираются выбросить…
— Погодите, я сейчас все улажу… — Упениек уходит вместе с Звигзне.
— Пейте! — Мартынь пододвигает Марии стакан. Она озирается, как загнанный зверек, нигде не видящий спасения. Ей кажется, что вооруженная толпа вот-вот набросится и прикончит их. Напрасно Ян подталкивает ее локтем, сердито моргает ей. Она не в силах скрыть отвращения к этой грубой, назойливой толпе, к полной чада и окурков, заплеванной корчме, к толкотне и гаму вокруг.
Сперва окружающие относятся к ним настороженно, недоверчиво, даже враждебно. Мартынь заговаривает то с одним, то с другим, и недоверие, подозрительность постепенно исчезают. Час спустя они уже сидят одни в конце стола и пьют свой чай. Никто не обращает на них внимания.
