Еще одна подобная стычка — и нам каюк в буквальном и переносном смысле, ибо морж проделал большущую дыру в днище лодки, а поскольку днище было двойное, мы не могли остановить течь, и одному из нас приходилось лихорадочно отчерпывать воду. Мы всегда брали с собой кучу старой одежды для затыкания пробоин, но в данном случае мы с таким же успехом могли затыкать дыру носовыми платками.
Внезапно эскимос, глядевший за борт, завопил: „Кинги-мутт!“ (Осади его! Осади!), но не успел он это выкрикнуть, как — трах! — бац! — хрясь! корма лодки вздыбилась от удара, и наш боцман вылетел бы за борт, если бы эскимос не подхватил его, а у самых его ног, чуть повыше ватерлинии, обозначилась дыра, в которую я мог бы засунуть оба кулака.
Я глянул через планширь. Зверюга лежал на спине, уставя клыки прямо вверх, под корму. Затем с быстрым всплеском нырнул. Команда проделывала обычные трюки, чтобы отпугнуть его. Он всплыл в пятнадцати ярдах от нас, издал свой боевой клич „ук! ук! ук!“ — дескать, ждите беды — и понесся по поверхности Китового пролива, словно торпедный катер или автомобиль без глушителя, преследуемый полисменом на велосипеде.
Я ввел в дело мою скорострельную пушку и потопил его. Затем мы ринулись к ближайшей льдине и достигли ее как раз вовремя».
Продолжая далее рассказ Борупа, скажу, что, когда первый раненый морж добивается пулей, а все поплавки уже убраны, на вельботе поднимают весло, и «Рузвельт» подплывает к месту охоты. Поплавки и веревки выбирают через поручни на судно, моржа поднимают на поверхность, подцепляют крюком и лебедкой вытаскивают на палубу. Затем искусные ножи эскимосов освежевывают и разделывают его. В это время палуба судна напоминает бойню. Прожорливые собаки, — на данном этапе путешествия их насчитывалось уже около ста пятидесяти, — навострив уши и сверкая глазами, стоят наготове и подхватывают отбросы, которые кидают им эскимосы.
В районе Китового пролива мы иногда добывали нарвалов и северных оленей, но в этот раз по пути на Север на нарвалов почти не охотились. Мясо моржей, нарвалов и тюленей — ценный корм для собак, однако белый человек обычно ест его неохотно — разве что под угрозой голодной смерти. Тем не менее за двадцать три года моих странствий мне не раз приходилось благодарить бога хотя бы за кусок сырой собачатины.
Глава 10
Стучимся в ворота полюса
От Эта до мыса Шеридан! Представьте себе около 350 миль почти сплошного льда — льда всевозможных форм и размеров: торосистого льда, плоского льда, льда дробленого и искореженного, льда, каждому футу надводной части которого соответствуют семь футов под водой, — вот поле битвы с дьявольским, поистине титаническим размахом борьбы, по сравнению с которым замерзший круг Дантова Ада покажется простым катком.
А затем представьте себе маленькое черное суденышко, крепкое, дюжее, компактное, сильное и выносливое, каким только может быть судно, построенное человеком, но все же абсолютное ничто рядом с холодным белым противником, с которым ему предстоит сразиться. А на этом суденышке 69 человек — мужчин, женщин и детей, белых и эскимосов, которые вышли в сумасшедший, забитый льдом пролив между Баффиновым заливом [53] и Полярным морем [54], - вышли затем, чтобы доказать реальность мечты, которая на протяжении столетий владела наиболее дерзновенными умами человечества, — доказать реальность того блуждающего огонька, в погоне за которым люди мерзли, голодали, умирали. В наших ушах постоянно звучала музыка, лейтмотивом которой был вой 246 одичалых собак, басовым сопровождением — низкое, глухое ворчание льда, вздымавшегося вокруг нас под напором приливов, а акцентами — стук и дребезг наших сокрушительных наскоков на ледяные поля.
Днем 18 августа 1908 года мы в тумане покинули Эта и взяли курс на север. Начинался последний этап плавания «Рузвельта». Всем, кто находился теперь на борту, если только им суждено было выжить, предстояло сопровождать меня вплоть до моего возвращения в будущем году.
Едва выйдя из гавани, мы наскочили на маленький айсберг, хоть и двигались средним ходом из-за тумана. Это было как бы неучтивое напоминание о том, что ожидает нас впереди. Будь «Рузвельт» заурядным судном, а не стойким борцом со льдом, на этом, возможно, и закончилась бы моя повесть. Толчок был нешуточный. Однако айсберг пострадал сильнее, чем корабль, который лишь встряхнулся, словно собака, вылезающая из воды; основная масса айсберга тяжело откачнулась в сторону от удара, громадный кусок льда, который мы от него откололи, вспенил воду по другую сторону, а «Рузвельт» протиснулся в промежуток и пошел дальше.
