— Обычная свалка, — задумчиво обронил он. — И хуже приходится нападающим вон оттуда.
В отдалении, хотя слишком близко, чтобы смотреть спокойно, долбленки, которые Кейда видел по пути, нападали на становище, разбитое на островке.
— Спасибо, что они устроили становище не на развалинах деревни Чейзенов, — подумал он вслух.
Дикари лишь очистили широкое пространство от деревьев и кустов, а из бревен и ветвей с листьями соорудили нехитрые укрытия. Несколько черных пятен виднелось там, где они жгли костры. И кое-где навалили кучи мусора.
Темные глаза Дева не отрывались от боя. Долбленки, явившиеся с островка чуть в стороне, почти добрались до берега, но тут дикари, залегшие в засаде, вывели из-под прикрытия кустов свои челноки, и те помчались по воде. Но не прямо на врага, а на середину пролива, чтобы отрезать противнику путь к отступлению. Дикари сражались над водой, гоня свои утлые суденышки и одновременно коля друг друга деревянными копьями и круша дубинами с каменными шипами. Глухой стук ударов и резкий треск костей сопровождали злобные вопли и визг, полные боли. Трудно было отличить одно воинство от другого. Грубые кожаные набедренники почти не отличались по цвету от нагих тел, и на каждом теле грубые узоры светлыми красками: завитки, спирали, отпечатки ладоней. У всех волосы в запеченной глине, у некоторых еще перья и листья в прическах. И ни у кого яркого плаща или пестрого венка, какими выделялись их колдуны.
Одно ли знание, что чародей врага может покрыть ржавчиной их оружие, удерживает их от применения металла, более смертоносное, чем деревяшки? Или колдуны предпочли держать соплеменников в крайней дикости, чтобы вернее ими править?
Он с отвращением наблюдал, как неравный бой оборачивается бойней. Грубое доступное всем оружие было до грубости действенным. Бойцы исчезали в море, иные с криком, тут же обрывающимся, другие безмолвные и оглушенные. Никто и рукой не шевелил, чтобы спастись. Мертвые тела, всплыв, ударяли по тем, кто почти достиг берега. Теперь драка шла у края воды, нападающие в отчаянии взмахивали смертоносными дубинами, но из лесу вылетали все новые враги с леденящим душу боевым кличем.
— Ни следа магии, — с явным облегчением произнес Кейда.
— Как ты полагаешь, с чего это они собирают тела? — Дев сощурился, глядя за сверкающую воду.
Шум позади заставил обоих потянуться к мечам. Оба были готовы вскочить.
— Я нашла несколько дынь у ручейка, — Ризала остановилась и показала шишковатые зеленые шары, которые держала в подоле. — Что там такое?
— Убивают друг дружку. — Кейда взял дыню, срезал верх, выбрал ножом желтые семена из ярко-алой мякоти.
— Они порядком друг друга перебьют, — волшебник тоже взял дыню и отрезал ломоть, откусил и стал, жуя, выплевывать семечки.
— Они убивают всех подряд или берут пленных? — Ризала уселась под кронами низких прибрежных деревьев. — Частокол для пленных есть.
— Трудно сказать, — ароматная кислая дыня быстро утолила жажду предводителя. Он отогнал рукой крохотных черных мух, явившихся неведомо откуда.
— Они не вырыли ров и не поставили кольев, — Дев ощерился, соскребая последние остатки мякоти с дынной кожуры.
Кейда принялся за новую дыню, наблюдая, как торжествующие победители подгоняют все, что осталось, к своему берегу: и тела, и долбленки, неясные пятна, качающиеся на воде. Горстка побежденных кое-как поднялась на ноги на мелководье, и ее тут же поразили смертоносные деревянные копья.
— Кажется, они не особенно жаждут сохранить кому-то жизнь, — брезгливо заметила Ризала.
Дев щелкнул в ее сторону пальцами:
— Давай дыню. Целую.
Она без единого слова кинула ему шишковатый зеленый плод.
— Ты что делаешь? — Кейда наблюдал, как волшебник взрезает верхушку и выбирает семена, пристально глядя в дыню.
— Если у них нет волшебника, никто не предупредит их, что за ними следит ясновидец, — он пожал плечами. — А если мы получим ответ на один вопрос и зададим стрекача? — Он умолк, словно что-то увидел в соке.
— Что там? — Кейда придвинулся поближе к чародею, чтобы взглянуть.
— Посмотри сам, — тот стряхнул жадных мух, закрывших видимость.
