Завитки бури уловили огонь, а тот морскую пену, влагу увлекло в небесную высь, где ветер хлестал по белым волнам, пока те не уронили крупные капли дождя. Огонь является стихией, которая приводит в движение все прочие, смутно припомнилось ей. Но огонь можно задуть. Велиндре стала искать тепло, странствующее по морям, и увела его. Затем поймала беглый ветерок, тщательно сплела из него пелену между океаном и бурей наверху. Дождь, ведомый ее чарами, благодарно скользил и скрывался в прохладных глубинах. И как буря ни пыталась, а не могла втянуть еще больше влаги, чтобы возобновить ливень. Облака остывали, дождь слабел. Велиндре вырвала клок из жуткого покрова непогоды, а затем заставила грозовые тучи рассыпаться, разбежаться в разные стороны. Грозные силы не натворили бед и были повергнуты в смятение.
Колдунья открыла глаза. Она стояла на берегу озера Азазира, озябшая и промокшая, в одной только рубашке и в чулках. Грязь хлюпала под пальцами ног. Спутанные волосы, мокрые и липкие, окутывали плечи. Велиндре смаргивала с глаз жгучие слезы, солнце, слепящее, яркое, поднималось над краем пустынной долины. В его низких лучах туманно блестели влажные скалы, а недобрые тучи, все еще неумолимо плывшие над долиной, окрасила желтоватая дымка.
— Хадрумале, — презрение Азазира было леденящим. Велиндре поскользнулась и чуть не упала, оборачиваясь, чтобы его увидеть. Она открыла рот и вдруг обнаружила, что почти разучилась говорить.
— Ты не больше Отрика способна преодолеть их скудоумие. — Да, там стоял Азазир, силуэт человека из первозданной воды, искрящейся на раннем солнце, весь в мерно поднимающихся и опадающих пылинках зеленого колдовского света. — Все вы таковы: надменные и своевольные, не способные отпустить себя на свободу. Неспособные найти свои истинные возможности.
— Власть над собой — не своеволие, — огрызнулась Велиндре, с трудом заговорив. — А утрата разума едва ли путь к мудрости.
— Власть над собой, — фыркнул Азазир. — Сомнение в себе и отрицание.
— Самоограничение, — прошипела Велиндре, убирая с глаз мокрые волосы. — То, о чем ты никогда не беспокоился. И не считал нужным помедлить, чтобы задуматься: а стоит ли делать что-либо только потому, что ты в силах это совершить? Ты не называешь это надменностью?
— Я служу более высокому призванию, — его неземные глаза сияли зелеными огоньками. — Я служу моей стихии. И не стану себя стеснять жесткими правилами и страхами Хадрумале.
— Я желаю господства над моей стихией, — отрезала Велиндре. — А не ее господства надо мной. Утрата себя — слишком высокая цена за любую силу, какую я могу приобрести, следуя за тобой. Где человек, которым ты когда-то был, Азазир?
— Ушел туда, куда у тебя не хватило храбрости последовать, это же ясно. — Прозрачный чародей улыбнулся с откровенным презрением. — Возвращайся на Хадрумале и живи, как жила, в своих тесных пределах, отведав истинной свободы в чародействе и отвергнув ее. Довольствуйся медленным и тяжким продвижением наугад и вслепую по пути познания. Не говори мне, что не научилась большему в те минувшие дни, чем могла бы в течение жизни в Хадрумале! — Смеясь, он пошел к воде, с каждым шагом делаясь все бледней и прозрачней.
— Погоди! — Велиндре заметила, что дрожит. И не просто от холода. — Что ты имеешь в виду под словами «в эти минувшие дни»? Как долго я?.. — Она пыталась бороться, но сдалась. Не было слов, чтобы описать, через что она прошла.
— Кто знает? — Азазир задержался у самой воды. Рябь побежала к нему, стремясь сократить разрыв между их телами. — И какая разница? Я отверг календари и песочные часы вместе со всеми прочими хадрумальскими ограничениями.
— А ну хватит! — Велиндре воздела дрожащую руку и призвала стену воздуха преградить дорогу безумному чародею. Озерные воды, встретив препятствие, раздались и потекли по обе стороны, отыскивая цель. — Да, ты прав. Я многому научилась на этом опыте. — Она подавила дрожь при воспоминании о коварном восторге. — Но я не научилась тому, за чем пришла. Я пришла, чтобы расспросить тебя о драконах.
— О драконах? — Азазир повернулся к ней с восторженной улыбкой; ничего ужаснее Велиндре не доводилось видеть. — С чего это вдруг пугливой неумехе вроде тебя понадобились драконы?
