– Вы как здесь очутились? – закричал на них комиссар.
Андрей сбивчиво рассказал, что на шестой или седьмой версте от Ческой из лесу вышел охотник и сообщил, что по левому берегу движется какой-то иностранный отряд.
– Мы, конечно, переправились туда. Жители подтвердили.
– Я решил ворочаться, – сказал Сергунько, глядя то на комиссара, то на военспеца. – Мы поскакали…
– На онежской дороге вы не были? – перебил его Драницын.
– Нет. Мы ворочались берегом.
– И проехали свободно?
– Как всегда!
Драницын закурил, и его лицо сделалось совершенно спокойным.
– Я так и думал, – сказал он. – Очевидно, их передовая группа наткнулась на один из наших дорожных постов. Либо в лесу, либо… Эй, связной! – крикнул он. – Что уши развесил? Давай скорей лошадей!
Через несколько минут комиссар и Драницын, оба на лошадях, выехали из деревни. Драницын ехал, как на прогулке, мерной рысью, слегка подстегивая лошадку стеком. Следом за ним, неловко приподнимаясь в седле, трусил Фролов. Он не умел ездить верхом. Валерий, Андрей и старик ехали позади. Последним на норовистой, упрямой лошади, бросаясь со стороны на сторону, скакал связной.
Стрельба продолжалась.
Бойцы со всех сторон деревни сбегались к каменистому оврагу, заросшему лопухом. Здесь, по распоряжению Драницына, должен был находиться резерв отряда.
Когда Фролов подъехал к оврагу, Драницын уже слез с лошади и выслушивал взводного командира Степанова, подошедшего к нему из окопов.
– Стыдно! – резко и раздраженно говорил Драницын. – Ну, чего палят в божий свет, раз противника не видно? Сейчас же прекрати.
Степанов побежал к линии окопов. По крутому и обрывистому скату ему пришлось ползти, цепляясь за траву и кустарник.
Подбежал Валерий и вытянулся перед Драницыным.
– Проверить секреты, – отрывисто приказал ему командир отряда.
Комиссар лежал на бруствере. Вытащив из футляра бинокль, он стал наводить его сначала на стога, смутно видневшиеся вдали, потом на верхушки двух сосен, которые покачивались, выступая из белых волн тумана, словно буйки на воде.
В сплошной пелене тумана, похожей на груды облаков, упавших с неба, прятался враг. Там непрерывно трещали пулеметы. Но жертв не было, ни одна пуля еще не залетела в окопы.
Так прошло минут двадцать, пока не вернулись разведчики. Сергунько доложил комиссару, что три поста не обнаружили противника, там все спокойно. Но пройти на четвертый пост, к Жарнильскому и Макину, ему не удалось.
– Никак! Ни перебежками, ни ползком. Стальной град. Сильный заградительный огонь. Никакой возможности, – докладывал Сергунько.
– Надо дойти, – сказал Фролов.
– Слушаюсь, – ответил Валерий.
Фролов поднял голову, но Валерия уже не было. Он уполз один. Разведчики зашевелились, поняв, что их командир весь риск взял на себя. Андрей молча выпрыгнул из окопа и побежал по полю, догоняя Сергунько. «Латкин! Ложись!» – кричали ему вслед. Андрей обернулся и упал. «Подбили? Эх, Андрюшка! Нет, слава богу. Ползет, ползет! Махнул за кочку! Ах, сукин сын!» – говорили бойцы.
Пули уже достигали окопов. Появились раненые.
– Мы должны выручить пост, – сказал Фролов.
Драницын покачал головой и раскурил погасшую папиросу.
– Надо подождать, что даст разведка. Быть может, в этом направлении противник поведет атаку, тогда нам будет не до выручки. Но в их стрельбе есть что-то паническое. Так не наступают! Хотя, кажется, никогда еще погода столь не благоприятствовала атаке, как сейчас.
Он похлопал стеком по голенищу, уже заляпанному глиной.
– Кому – им или нам? – переспросил Фролов.
– Пока им. Но если будем атаковать мы, то будет благоприятна для нас, – спокойно ответил Драницын. – Подождем возвращения разведки. Я почему-то думаю, что враг не собирается атаковать.
Фролов был не из трусливых. Он не страшился казни, ожидая приговора царского военного суда, не боялся смерти и при побеге из царской тюрьмы. Попав в Питер незадолго до Октябрьского переворота, он был одним из участников штурма Зимнего дворца. Но тогда он ни за кого не отвечал, никем не руководил. Теперь он особенно остро испытывал все те чувства, которые испытывает каждый, даже самый маленький военачальник. Больше всего волнуясь за исход всего боя в целом, комиссар в то же время ощущал ответственность за людей, доверивших ему свои судьбы и следивших сейчас за каждым его движением.
