Отпустив моряков, Павлин Виноградов поехал в штаб Беломорского военного округа.
– Опять из Шенкурска неприятные известия, – сказал Зенькович, встречая Павлина внизу, на лестнице штаба.
– Значит, Попов ничего не сделал?
– Черт его душу знает! – с раздражением отозвался военком. – Не то растерялся, не то…
– …мерзавец! – договорил Павлин. – Лево-эсер… Этим все сказано! Напрасно его послали.
Несколько дней назад при проведении мобилизации в Шенкурске вспыхнул белогвардейский мятеж. Члены уездного исполкома заперлись в казарме и в течение четырех дней отстреливались от белогвардейцев. В Шенкурск срочно выехал представитель губисполкома Попов в качестве лица, представляющего местный центр. Вскоре он телеграфировал, что «все в порядке».
– Однако, по моим сведениям, там далеко не все в порядке, – волнуясь, вопреки своему обыкновению, рассказывал Зенькович. – Попов вступил в переговоры с врагом. Белогвардейцы будто бы обещали личную неприкосновенность тем, кто сдастся. Попов уговорил исполкомовцев сдаться, они вышли… И, конечно, тут же были арестованы и отведены в тюрьму.
– Это же провокация! – возмутился Павлин. – Такого «представителя» следует попросту расстрелять. Я возьму людей и сегодня же ночью сам выеду в Шенкурск. Я уверен, Андрей Георгиевич, – горячо продолжал Павлин, – что там орудуют не только эсеры… Нет! За их спиной прячется вся эта дипломатическая сволочь, которую мы терпим в Архангельске. Это же матерые шпионы! В особенности американский посол Френсис. Ты обрати внимание на его елейную улыбку. Это улыбка мерзавца. За ней кроется патентованный убийца. Ему ничего не стоит вонзить тебе нож в спину. Ему ненавистна советская власть! Да и британский посланник Линдлей не лучше… Такой же подлец… Это их работа… Нет, надо их гнать. Недаром они прибыли сюда из Вологды…
– Если бы они объявили войну, тогда разговор был бы проще.
– Как же! Держи карман! Нет, Зенькович. Они действуют из-за угла, как грабители. Завтра же надо связаться по прямому проводу с Москвой, получить санкции и гнать их отсюда. Довольно! К черту!
Павлин и Зенькович поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в один из кабинетов штаба.
В просторной комнате собралось много народу. Здесь были военные власти города: начальник гарнизона Потапов, тяжеловесный круглый военный в длинном френче; командующий флотилией адмирал Викорст, сутуловатый пожилой моряк с утомленным, бледным лицом и спокойными движениями уверенного в себе человека; военные специалисты; сотрудники штаба. Был здесь и начальник штаба Беломорского военного округа, подвижной, несмотря на свою грузность, нетерпеливый Самойло, бывший генерал; одет он был, как и в приемной у Семенковского, в парусиновую толстовку и бриджи. Оглушительный бас его гремел на всю комнату. Но еще больше было штатских. На совещание собрались почти все руководители партийных и советских организаций города. Они сидели вокруг длинного стола, покрытого зеленой скатертью, разместились на подоконниках, заняли стулья, расставленные вдоль стен.
На ходу здороваясь с собравшимися, некоторым крепко пожимая руку, другим издали кивая головой, Павлин увидел и своих друзей: маленького, коренастого Потылихина в коротком морском пиджаке; высокого, плотного Чеснокова с повязкой на глазу; живого, вечно озабоченного, шумного Базыкина в светлом летнем костюме и в синей косоворотке с раскрытым воротом, открывающим полную белую шею. Тут же он увидел и скромнейшего человека, доктора Маринкина, главного хирурга морского госпиталя, заведующего культурными делами города. Пощипывая пушистые усы, Маринкин что-то с ожесточением доказывал своему соседу – молодому военному, судя по выправке бывшему офицеру, – который слушал его в пол-уха, оглядываясь по сторонам.
– Здравствуй, дружок, – сказал Павлин, дотронувшись до плеча Маринкина.
Доктор, оглянувшись, радостно ему улыбнулся. Павлин, садясь на председательское место, ответил ему улыбкой.
Началось заседание. Сперва были выслушаны доклады губвоенкома и начальника штаба Самойло. Затем стал докладывать Потапов.
Павлин слушал внимательно, иногда вскидывая на Потапова глаза и точно следя за его резкими и размашистыми жестами. Когда этот бывший царский полковник, присланный в Архангельск главкомом из Москвы, усиленно жестикулируя, стал говорить о том, что интервенты обязательно просчитаются, Павлин вдруг перебил его быстрым вопросом:
