…Батальон Валерия перед новым боем расположился в лесу, неподалеку от деревни Звоз. Ночевали на снегу, не зажигая огня.
Ночью вернулась Люба с разведчиками.
Андрей первым встретил ее и прямо по снежной целине повел в лесную чащу, к развалившейся сторожке, где сидели Жемчужный и Валерий.
– Ну, как там? У миллеровцев-то?… – по дороге спрашивал Андрей Любашу.
– Да квелые совсем, – устало ответила она. – Я, между прочим, прошла середь них вроде как привидение. Не заметили даже! Ошалели, видать, прах их возьми! – Люба сбросила рукавицы и белый маскировочный халат. – Замерзла.
– Скоро погреемся! – весело сказал Андрей. – Сейчас начнет артиллерия. Решено ударить сегодня же под утро, чтобы противник не успел окопаться.
Андрей был в полушубке, туго перетянутом поясом, ушанка спускалась на брови, и это придавало ему строгий, мужественный вид.
– Ты вот что, комиссар, – словно невзначай сказала Люба, – ты уж не выпяливайся, пожалуйста. Держись! А то норовишь впереди всех. Славу зарабатываешь?
– Дурочка, – мягко сказал Латкин.
– Да ведь я почему говорю, – оправдывалась Люба. – Бог тебя прости, ты какой-то… Что с тобой стрясется, никогда не чаешь… Тоска меня гложет. Вдруг в последнем бою сгинешь навек.
Жадно, радостно глядела она, хватаясь за полушубок Андрея. Губы, брови, глаза, волосы, даже запах махорки, который она так не любила, – все в нем было дорого ей, потому что принадлежало ему.
– Солнышко мое, – тихо твердила она. – Ну, сделай, как прошу.
Андрей возмутился:
– Я делаю то, Люба, что должен делать! Ты пойми. Товарищи мои там, погибшие и живые. Кто же за них отомстит, если я за чужие спины буду прятаться?!
До утра оставалось недолго. С рассветом началась артиллерийская подготовка. Когда орудия перенесли огонь на вражеские тылы, батальоны, развернувшись в несколько цепей, пошли в атаку.
Андрей сам повел вторую цепь. Небо на востоке все больше светлело.
– Шагу! Не зимовать нам тут, – сказал он своим бойцам.
Впереди себя он увидел Валерия и Жемчужного, скакавших на лошадях. Они скрылись в низком березнячке. Вдруг захлестала пулеметная очередь. Засвистели пули. В поле навстречу атакующим двинулись еле заметные в утреннем тумане цепи врага. Над молодой березовой рощей рвалась шрапнель. Враг бил яростно, с каким-то злобным отчаянием. Из рощи вынеслась раненая лошадь Валерия и повалилась, уткнувшись мордой в сугроб.
Вражеские цепи нагло шли на сближение. Жемчужный, размахивая винтовкой и что-то крича, бежал впереди цепей своего батальона. Завязалась рукопашная схватка. Андрей повернул своих бойцов и повел их с таким расчетом, чтобы ударить по врагу с тыла.
В штыковой схватке Андрей наотмашь ударил прикладом офицера в каске. Тот застонал и, схватившись за голову, опрокинулся на снег. Цепь противника порвалась, солдаты бросились врассыпную.
Их приняли в штыки две роты Валерия. Вражеские солдаты побежали к лесу, надеясь там найти спасение. Но в лесу стоял третий батальон. Встреченные пулеметным огнем, миллеровцы кинулись назад. Но здесь их смяли, как блин между ладонями.
Взошло солнце. В пылу боя Андрей не заметил, что у него ранена правая рука. Сбросив мокрую от крови варежку, он погрузил руку в чистый холодный снег, потом вынул из кармана бинт и перевязался.
На окраине деревни, у гумна, по дороге в лазарет, Андрей нашел Валерия и Жемчужного.
– Где Люба? – беспокойно оглядываясь, будто надеясь увидеть ее здесь, спросил он Сергунько.
– С лыжниками! Преследует врага. С рукой-то что?
– Пустяк, думаю… Осколочек.
– Ну? Он хуже пули. А за Любу не тревожься… – Валерий усмехнулся. – В Емецком повстречаешь.
– Да, еще денек… – торжествуя, сказал Жемчужный, – и займем Емецкое!
…Наступление бригады было стремительным и победоносным.
Насильно мобилизованные Миллером солдаты бунтовали. Теперь уже не только одиночки, но целые батальоны и полки переходили на сторону Красной Армии и затем сражались в ее рядах.
Разбежался четвертый Северный полк. Солдаты его скрывались в лесных деревнях. Крестьяне не только давали им убежище и кормили, чем могли, но и провожали по лесным тропам к тем местам, где находились части Красной Армии.