– Тише! – шептал он. – Тише же, Мэдлин. Бог мой, что я вам сделал? Тише же.
Если бы она могла изгнать из своих мыслей все, что там было, она не поверила бы, что когда-либо чувствовала себя такой счастливой. Она лежит в объятиях Джеймса, и его рука гладит ее по волосам, и слова его нежны, и дыхание на ее щеке такое теплое.
Ей хотелось бы остаться здесь навечно.
Когда Мэдлин наконец перестала всхлипывать – она даже не могла бы объяснить самой себе, почему плачет, – она позволила себе полностью расслабиться и притворилась спящей. Если она будет бодрствовать, придется отодвинуться от него и сообщить, что она – совершеннейшая гусыня, поскольку плачет потому, что он ласкал ее снова после многих месяцев бесстрастных встреч. Или, чего доброго, она принялась бы досаждать ему всяческими упреками.
А ей не хотелось, чтобы их отношения снова возвращались в обычную колею. Не сейчас. Завтра будет нужно поразмыслить о многом, о чем теперь ей даже вспоминать неохота. Но завтра наступит довольно скоро. И сейчас она сделает вид, что спит, и возможно, он еще какое-то время не выпустит ее из своих объятий.
Но это продолжалось недолго. Она сочла за благо притворяться спящей, когда он в конце концов очень медленно вытащил руку из-под ее головы и отодвинулся от нее. Потом встал с постели, и она поняла, даже не открывая глаз, что он долго стоял и смотрел на нее.
Он опять подошел к окну, и она какое-то время наблюдала, как он смотрит из темной спальни на темный мир. Он был по-прежнему обнажен и великолепен в своей наготе.
Она закрыла глаза, потому что он вдруг обернулся. А потом услышала, как дверь в его туалетную комнату раскрылась и снова затворилась.
Он так и не вернулся до утра. Не вышел он и к завтраку наутро. Когда она осведомилась у Кокинза, он сказал, что милорд уехал верхом. Но тогда это уже не имело значения. Она не хотела его видеть.
Никогда больше.
* * *
Он ее изнасиловал. Эта мысль билась у него в голове. Он изнасиловал собственную жену.
Он изнасиловал Мэдлин, женщину, которую любит.
Если бы он сумел высказать ей хотя бы отчасти, как он ее любит! Если бы сумел хоть как-нибудь высказать свое чувство, которое, как предполагается, должно быть безоглядной отдачей себя. А он взял ее самым худшим из всех способов, которым мужчина может взять женщину.
Он ее изнасиловал.
Ах, это правда, она сама отвечала ему с готовностью, когда он уже делал это. Никогда еще она не отвечала ему с такой готовностью. Безумная, распутная в своем желании. Он до сих пор ощущал на спине царапины, оставленные ее ногтями.
Но ей не хотелось, чтобы это было. Она сказала ему еще до того, как все началось, что он будет чувствовать потом в глубине своей души. И он это чувствует. Не важно, что она наслаждалась происходящим, пока оно происходило, наслаждалась не меньше, чем он сам. Потом сразу же заплакала.
Ее плач что-то убил в нем. Он ликовал среди их ласк, ликовал, слыша свое имя, когда она молила взять ее и закричала, когда они достигли высшей точки. Он губами нашел ее ухо, чтобы прошептать ее имя.
И тут послышались рыдания, раздирающие ей грудь, надрывающие ему сердце. Говорящие о том, в кого он превратился.
В того, кто способен принудить свою жену против ее воли. В того, кто счел необходимым сделать это. «Я ненавижу вас и презираю», – сказала она.
Пришпорив коня, Джеймс пустил его в легкий галоп.
Но почему все это произошло? Неужели он на самом деле поверил, что она отдалась Бисли? Он не поверил, что она способна на такое, не мог поверить. Только не Мэдлин. Она не принадлежит к тому разряду женщин, которые нарушают супружескую верность, как бы они ни ненавидели и ни презирали своих мужей.
А если бы она была уличена в неверности, тогда она реагировала бы на это слезами либо как-то иначе выдала свои мучения, но не смехом и не вызывающим поведением.
Она не изменяла ему. Она встречалась с Бисли, потому что могла поговорить с ним и опереться на него. Больше ей было не с кем разговаривать.
И кто же в этом виноват? Конечно, не она. Он отчетливо помнил, что в начале их семейной жизни она делала попытки завести с ним разговор, подружиться с ним. А он оказался не в состоянии ответить ей тем же.
