Сестра моя – смерть - страница 4

Да, не я, это главное. А кто она, можно выяснить прямо сейчас – паспорт-то вот он!

Озерская Алена Юлиановна… Нет! Не может этого быть! Но черными, четкими буквами прописано: Озерская.

Эта чужая черноволосая девушка, живущая в моей квартире, – Озерская Алена Юлиановна. Я не скоропостижно состарилась, а скоропостижно сошла с ума.

Место и дата рождения тоже совпали.

Совпала прописка. Совпал… Озерская Алена Юлиановна была зарегистрирована с моим мужем!

Я – Озерская Алена Юлиановна, я, а совсем не она, черноволосая, некрасивая, смуглая. Я – Алена…

С паспортом в руке я пошла в прихожую к зеркалу. Включила свет.

Светлые волосы, прямые и длинные – никакой цыганской копны, и кожа совсем не смуглая. Я – это я, а эта девушка на фотографии в паспорте с моими данными – попросту самозванка. Или зеркало опять врет?

Овал лица совпадает, да и форма носа, по большому счету. Я никогда не видела эту некрасивую девушку, но что-то в ее чертах мне знакомо, словно я знала когда-то другую, похожую на нее, но красивую. Я знала ее, но это не я, не я! Это точно не я!

Та, которую я знала, была старше. Но ведь и я старше, много старше своих двадцати.

Не такие уж и светлые у меня волосы, и глаза не такие уж большие. И кожа… Смуглая или просто загорелая – не очень поймешь, особенно по фотографии в паспорте. И вообще, фотография может быть затемнена. И тогда даже волосы – более темные, более светлые, будут выглядеть одинаково. Но главное – она похожа, на кого-то похожа. Может, и на меня.

Я и она… Или просто я? Только я? И нет никакой другой девушки?

Самой мне не решить, здесь нужен независимый арбитр. Валерий мог бы сказать наверняка. Но Валерий приедет часа через два – ему нет дела до моих страхов.

Я села на пуфик у зеркала, паспорт – чужой? свой? – закрыла и положила на колени. Буду ждать, самой мне этой задачи не решить. Сама я черт знает до чего могу додуматься. До того, например, что ни в какой дом отдыха не ездила, а жила эти две недели дома. Или до того, что никаких двух недель не было: я все еще живу в том дне, который минул две недели назад. Купила маме цветы, чтобы поехать на кладбище, и… Ну да, встала утром в половине десятого, приняла душ, выпила чаю, вышла купить цветы в переходе… Но почему я вернулась домой, почему не купила их по пути на кладбище? Ведь тогда, в тот день, я именно так и сделала? Вышла из дому, купила в переходе цветы и поехала на кладбище. Я ехала на маршрутке, потому что со дня маминой смерти не вожу больше машину. Я прекрасно помню, как ехала, помню, как ставила цветы в пол-литровую банку, воды набрала в колонке. На кладбище еще было полно снега, липкого и мокрого. Это было двадцать третьего марта. А на следующий день я поехала в дом отдыха с дорожками и корпусом… Не выдумала же я эти дорожки?!

И сегодня помню, вышла из автобуса, долго стояла на остановке, ноги замерзли. И чемодан – вот же он, чемодан, стоит неразобранный. Я набрала целую кучу тряпья, а проходила все две недели в одних джинсах и свитере. Утром, когда тащила чемодан по лестнице, все время об этом думала.

И гвоздик в вазе пять! А я покупала шесть.

Довод о гвоздиках мне показался самым убедительным, не знаю почему. Гвоздики меня успокоили совершенно. Я поднялась и пошла на кухню поставить чайник. Но не дошла. Потому что услышала, как открывают дверь: вставили ключ, щелкнул замок. Я подумала: это Валерий, – забыв, что ключа у него нет. И обрадовалась, что не пришлось ждать два часа.

Но это оказался не Валерий, совсем не Валерий. Дверь открылась, и в квартиру вошла девушка, спокойно, уверенно, как входят в собственный дом. Черные волосы неухоженной копной – та самая девушка. В руке у нее была пластиковая прозрачная коробка с тортом. Увидев меня, она вздрогнула и почему-то схватилась за ухо, словно ее ударили, но быстро оправилась.

Я пошла на нее, она пошла мне навстречу, она мне улыбалась, ведьма!

– Кто ты такая?! – Я сжала руку в кулак, я ужасно жалела, что не успела дойти до кухни и взять нож. Впрочем, не знаю, помог ли бы нож. – Что тебе здесь надо, черт возьми?! По какому праву?…