– Баб, ну чего ты разбушевалась-то? – засмеялась тихо Таня. – Успокойся давай… Она вон, чувырла эта, завтра Отю сюда привезет…
– Что, прямо сюда? К нам?
– Нет… Велела в дом какой-то ехать, за городом. Будто бы Павел меня туда завтра отвезти должен будет…
– Ну а я тебе чего говорила, Танюха? Прибежит, прибежит сюда твой Пашка! Не сам, так судьба его заставит! Раз углядел в тебе конфету, теперь уж никуды и не денется, голубчик…
– Ой, бабуль, ну чего говоришь такое, господи! Он должен меня к Аде отвезти, и все. И больше никаких дел…
– Ну да. Ну да. Никаких, конечно. А я разве против? И пусть все идет своим чередом, кто ж тому мешает… А ты давай умывайся иди – тебе на работу пора. А я завтрак какой-никакой спроворю…
Весь день Таня провела как на иголках. Слава богу – операций не случилось, ни срочных, ни плановых. А то хороша б она была – с дрожащими руками. И домой шла – дороги не заметила. И кефиру забыла купить, и творогу, как ее бабка просила… Вспомнила на пороге уже и собралась было развернуться да в магазин бежать, как бабка ее известием огорошила:
– Твой-то недавно звонил…
– Кто это – мой? – распахнула на нее глаза Таня.
– Ну, Пашка твой, кто ж еще. Вежливый такой, чертяка… Все об тебе выспросил – когда дома будешь, в котором часу, как да что…
– А ты? Что ты ему сказала?
– А что я? Я все, как есть… Так и сказала, что завтра, мол, выходной у тебя, и ты можешь завсегда к этой чувырле французской поехать. Хошь утром, хошь вечером…
– И что? Что он мне просил передать?
– А то – чтоб завтра дома была как штык да его поджидала. В четыре часа он за тобой приедет. Танюх, а нельзя ли и мне с вами податься, а? Уж шибко я по Отечке скучаю…
– Нет, бабуль, не стоит, наверное. Неудобно как-то. Чего мы всем табором… Да я попрошу у Ады, она отпустит его к нам погостить, я думаю. Вот и увидитесь…
– Ой, так а мне ж Пашка твой завтра Гришука на постой привезет, чего это я с тобой-то навязываюсь! Я и забыла совсем, вот память девичья! Пока вы туды-сюды ездите, я с Гришуком тут понянькаюсь…
– Бабуль! Ты хоть при нем не брякни, что он «мой Пашка»! А то с тебя станется…
– Да не бойся, не брякну. Будет она меня тут ишшо обращению культурному учить, грамотная нашлась. Да и не помрет Пашка твой, если и брякну чего… Иди давай руки мой да за стол садись. Я тебе морковки с яблочком потерла…
Павел приехал за Таней ровно в четыре, как и обещал. Поджидающая у окна бабка, увидев въехавшую во двор машину, вскинулась радостно, посеменила в прихожую, закрутила замки на входной двери – беспокойное хозяйство, одно слово. Таня взглянула на себя в последний раз в зеркало, одернула на плечах новую кремовую блузку – залезла-таки в Адин чемодан с подарками, нарядилась во все новое-модное. Глаз у Ады оказался не глаз – чистой воды алмаз. Все вещи сели на Таню, как на нее пошитые, даже придраться не к чему было. И брюки всякие, и блузки, и платья-костюмы, и даже духи в том чемодане обнаружились. Открыли – такой запах по комнате поплыл, аж душа встрепенулась от радости. «Ровно в деревне на покосе побывала, там первый дух от привядшей травы такой же терпкий да медвяный стоит», – определила для себя французское амбре бабка. А потом еще и для себя подарок в чемодане обнаружила – огромный шерстяной платок цвета темной бутылочной зелени с кистями, теплый и мягкий, как плед. А может, это и был плед? Таня, подумав, все же не стала ее разубеждать – пусть уж лучше платок будет…
А еще в том чемодане Таня обнаружила пакет с косметикой. Скрылась под шумок в ванной, пока бабка перед зеркалом в обновке вертелась, рассмотрела все его содержимое. Потом решилась и на себе кой чего испробовать. Покрыла веки густо-зелеными тенями, потом провела неумелой дрожащей рукой две черных стрелочки от внутреннего уголка глаза к внешнему – сверху и снизу, основательно тронула ресницы тушью… Ресницы оказались у нее на удивление длинными – вспорхнули над глазами черными мохнатыми шмелями. Потом очередь до пудры дошла, потом до яркой красной помады… А потом бабка Пелагея в ванную заглянула, вскрикнула испуганно, будто черта живого перед собой увидела, замахала заполошно руками:
