- Я и то говорила - не твое это дело, да разве ее урезонишь. Из рук тряпку вырвала. Поди вот, управься с ней.
Илья Филиппович в сердцах хлопнул дверью.
- Ты уж, Наташенька, больше этого не делай. Не любит Илья Филиппович. Видишь, как туча, пошел, теперь того и гляди: или в шанхайку направится, или в заводской столовой засядет.
"Шанхайкой" в Верхнеуральске звали пивную.
Вылив грязную воду в яму за забором, Наташа ополоснула ведро, выжала и развесила тряпки, вымыла руки и, усталая, но довольная, прошла в свою горенку. Казалось, что никогда в жизни она не чувствовала такой приятной усталости.
Через час вернулся Илья Филиппович. От него попахивало водочкой, а в глазах светился огонек гнева, который просился наружу. Молча прошел он в спальню. А минут через пять Наташа услышала приглушенную ругань. Надев нагретые в печурке валенки, она подошла к двери.
- Ты что, старая, из ума начинаешь выживать? Боишься надорваться? Заставила ее пол мыть?
- Ильюша...
- Что Ильюша? Обрадовалась! Доить корову - Наталья Сергеевна! Распилить дровишки - Наталья Сергеевна. За водой сходить - опять бежит Наталья Сергеевна. Нет, по-твоему не будет!
Глухой удар тяжелого кулака по дубовому столу испугал Наташу, и она открыла дверь.
- Вы меня извините, Илья Филиппович, но мне нужно с вами поговорить. Прошу вас, зайдите, пожалуйста, ко мне.
Следом за Наташей в ее горенку вошел Илья Филиппович. Поглаживая широкую бороду, он виновато молчал и старался не встречаться с ней взглядом.
- Знаете что, Илья Филиппович, если вы еще раз так обидите Марфу Лукиничну, то я от вас уйду.
Илья Филиппович часто заморгал глазами.
- Наталья Сергеевна, я из-за вас все стараюсь. Ведь вы человек занятый, разве ваше дело возиться с полами?..
- Послушайте, Илья Филиппович... - И Наташа минут пятнадцать рассказывала, как она благодарна Марфе Лукиничне за то, что та многому в жизни ее научила. Вы только поймите, разве это плохо, что я теперь все умею делать: и стирать, и мыть полы, и доить корову, и пилить дрова? Разве вам будет неприятно, если я возьму и приготовлю вам завтра обед или заштопаю носки? Если б вы знали, как я хочу научиться косить траву!
Илья Филиппович смотрел на Наташу и, словно первый раз в жизни осененный какой-то новой истиной, не мог ничего возразить.
А Наташа все говорила. Она объясняла, как горька и унизительна участь женщины, когда муж не видит в ней друга.
Растроганный Илья Филиппович громко высморкался в платок и проговорил дрогнувшим голосом:
- Простите меня, Наталья Сергеевна. Стар я стал, должно быть, и думаю по-стариковски. За молодыми никак не поспеешь. Хочешь уважить - выходит наоборот. Думал, как лучше, а вышло... - Илья Филиппович замялся и, откашливаясь, продолжил: - Если хотите, я у Марфы Лукиничны прощеньица попрошу.
Эта стариковская слабость растрогала Наташу. В душе она уже каялась, что сказала об уходе. Подойдя к Илье Филипповичу, она обняла его большую седеющую голову, прильнула к заросшей щеке своей разрумянившейся щекой, как это делала с отцом в детстве.
- Простите меня, если я вас обидела. Да разве я от вас могу уйти? Вы мне, как родные. Только прошу вас, не обижайте больше Марфу Лукиничну.
Скупая слеза обласканной старости сбежала по щеке Ильи Филипповича и спряталась в бороде.
Когда Илья Филиппович был молодым, он все просил жену, чтоб та родила ему дочку, но она рожала одних сыновей. Они росли отчаянными, непослушными. Вырастая, уходили в армию и уж больше не возвращались в родной поселок. Трое стали военными, двое выучились на инженеров. В гости приезжали каждый год, но, когда Илья Филиппович заводил разговор о том, чтобы сыновья остались дома, те отговаривались, что в Верхнеуральске с их специальностью делать нечего. Любимцем Ильи Филипповича был третий сын, Иван, которого он с детства звал Ваняткой. Ждал, что, может быть, его жена родит ему внучку, но и у них были только одни сыновья.
В разговоре с Наташей Илья Филиппович всем сердцем почувствовал дочернюю нежность. Встав, он поклонился и тем же дрожащим голосом сказал:
- Спасибо вам, Наталья Сергеевна, за ласку.
