Оба замерли и посмотрели друг на друга. В полярную ночь на улице светло как днем, и они смотрели так, словно никогда не виделись, словно это их первая ночь, первое утро, первый день творения. Птицы ткали тонкие сети из трелей между ветками. Лурв смирно лежал у входа в шалаш. Только кончики ушей были подняты кверху.
— О-о-о, — простонала Инна, кладя голову Арону на грудь.
Какое-то время они лежали, тесно прижавшись друг к другу и обмениваясь жаркими взглядами. Инна видела, как он улыбается. Улыбается так, словно только что вырвался на свободу. Его глаза были озерами, полными радости, в которые она влетела вместе с искрящимся потоком чистой воды.
Они сами не поняли, как оказались обнаженными. Арон вошел в нее, и Инна сжала его в себе.
— Тише, — снова прошептала она, — не двигайся! Я хочу почувствовать тебя.
И тогда Арон обхватил ее голову руками и вошел еще глубже, достигнув самого дна. И начался танец.
Они танцевали друг с другом медленную польку. В воздухе заиграли невидимые скрипки. Арон вел в танце Инну. Инна следовала за ним. В торжественном танце они обошли друг друга кругом и начали кружиться с широко раскинутыми руками, не отрывая взгляда от лица другого, все быстрее и быстрее. Струны дрожали под смычком невидимого музыканта, и скрипка надрывалась от медленной, мучительной боли.
Волосы у Инны растрепались. Лицо Арона было напряженным. Они кружились и кружились без конца, делая шаг вперед, назад, вперед, назад... и весь мир для них сосредоточился в этом танце.
Наконец музыка стихла. Еще мгновение они приходили в себя, а в следующее уже снова вцепились друг в друга мертвой хваткой. Арон лег на Инну. Лицо его застыло, как молот в жерле кузнечной печи. Инна была водой, вскипевшей оттого, что в нее с шипением опустили этот молот.
Это длилось бесконечно. Они звали друг друга, как заблудившиеся в лесу. «Где ты?» — кричал один. «Я здесь, здесь», — отзывался другой.
И, найдя другого, они крепко прижимали его к себе, не желая отпускать то, что с таким трудом нашли.
— Я не хочу тебя потерять, — сказала Инна. — Ты не должен больше от меня уезжать.
— Я твой. И только твой. Целиком и полностью.
— Ты никуда не уйдешь?
— Никуда.
— Останешься со мной?
— Останусь с тобой.
— Навсегда?
— Навсегда.
— Боже! — вдруг воскликнула Инна. — Ты же ничего не знаешь!
— Чего не знаю?
— Ничего.
— Нет, знаю.
— Что ты знаешь?
— Тебя, я знаю тебя.
— Нет, ты не знаешь. Ты мальчик на лодке, унесенной в открытое море.
— Что ты такое говоришь?
— Прости, Арон.
— Не говори так.
— Не буду.
— Ты меня боишься?
— Боюсь? Нет. С тобой я обрела дом.
— Я тоже. Я нашел в тебе свой дом. Ты как большой корабль, Инна, знаешь? Ты отвезешь меня домой.
— Домой?
— Ты ничего не знаешь.
— Нет, знаю.
— Тогда ты знаешь, что ты корабль.
— Ты должен показать мне море.
— Конечно. Мы там уже были. Только что. Разве ты не заметила?
— Нет, я была в лесу, где ты прятался за каждым деревом.
— Разве ты не чувствовала волну, на которой качалась?
— Какая она была?
— Большая, сильная. Она затягивает тебя вниз.
— Ты знаешь, как часто я по тебе скучала эту зиму?
— Каждую секунду. Но теперь я вижу тебя, Инна. Я так хорошо тебя знаю, что мне страшно.
— Есть люди, которых узнаешь сразу, как только они появляются на свет. С животными точно так же.
— У тебя холодный затылок, девочка! Давай накроемся одеялом и согреемся.
Накрывшись одеялом, Инна и Арон еще долго не могли уснуть. Не насытившись друг другом, они снова занялись любовью. А на рассвете воздух наполнился пением птиц, порхавших с ветки на ветку высоко на дереве.
