В детстве Арон часто разговаривал с Богом о самых важных вещах. Тогда это было так легко. Но он перестал это делать с того дня, как в доме появился отчим и он понял, что пытается посвятить Бога в свои преступные планы. Потому что, как бы сильно он ни ненавидел мужчину, вторгшегося в его семью после смерти отца, и как бы сильно ни мечтал от него избавиться, он не хотел вмешивать в это Бога. С этого момента он больше не мог говорить со своим Богом. Арон считал содеянное своим грехопадением. И он обрек себя на молчание, надеясь спастись тишиной. Ему хотелось, чтобы те чистота и искренность, которые были для него так важны, остались бы внутри него тихой и спокойной комнатой, часовней, куда можно войти каждый вечер и помолиться. В этой комнате нельзя было бы произносить иные слова, кроме слов молитвы. И прежде чем войти в нее, нужно сложить с себя оружие и снять одежду и мысли. С годами он начал воспринимать это как ритуал очищения. Тишина была водой для ежедневного омовения перед сном. И спасением, потому что слова, однажды запятнанные им, причиняли боль.
Костер уже давно прогорел, когда Арона разбудил холод... и что-то еще. Пошарив рукой рядом с собой, он понял, что Лурва с ним не было. И сразу догадался. Это, должно быть, Инна пришла к нему ночью.
Сперва вокруг была ночь. Но вскоре Арон начал различать силуэты деревьев на фоне неба и тени у входа в шалаш. Он разглядел свою собаку. По ее позе было понятно, что она на кого-то смотрит. Но Арон не видел, что именно привлекло внимание Лурва. Он не видел Инну.
Стоя сбоку от входа в шалаш, девушка сняла с себя всю одежду и сложила кучкой на земле. Теперь она стояла нагишом, остро чувствуя холод и границы собственного тела. Но, несмотря на холод, она вся горела. Ее буквально бросало в жар. Никогда еще Инна не казалась себе такой реальной. Никогда еще она не испытывала такой сильной потребности сделать что-то. Она должна сделать это для чужака. Чтобы он знал.
Пес не пошел ей навстречу, как делал это обычно. Нет, он просто стоял и смотрел на нее, словно не узнавая. И внезапно разразился нетерпеливым лаем. Лай прорезал ночную тишину, и волосы у нее на теле поднялись дыбом. И тут же Инну бросило в холод. Теперь всю ее сотрясал озноб. Ей нужно пойти и показать себя этому мужчине. Закончить то, что она сама начала. Скоро лошадей уведут обратно в деревню, скоро незнакомец исчезнет. Скоро дверь закроется. Дверь в другой мир. Она не сможет пережить зиму. Вся дрожа, Инна подошла, встала в проеме шалаша и зажмурилась, не в силах вынести волнения.
Арон понял, что это Инна. Но не сразу понял, почему она такая белая. Инна была совсем голая. Из груди его с шумом вырвался воздух. Арон сел на постели. Она стояла обнаженная. Холод обжег его грудь. Он думал, Арон сам не знал, что он думал в этот момент. В голове метались тысячи мыслей, которые появлялись и исчезали со скоростью стрелы, выпущенной из лука. Что все так, как и должно быть. Что так и должно быть. И он вскочил, бросился к Инне и накинул на нее одеяло.
— Зачем... — простонал он, прижимая ее к себе.
Инна открыла глаза. Она была в его объятиях, чувствовала его запах, и вся решительность покинула ее вместе с остатками сил. Все было так грустно. Так безнадежно. Она чувствовала, как опускается с ним на постель, как он накрывает ее одеялами, как прижимается своей головой к ее, как убаюкивает ее.
— Что это ты творишь? — шептал он. — Что на тебя нашло? На улице так холодно. Ты что, не чувствуешь? Холодно.
Лурв снова залаял, нервно виляя хвостом, но Арон его остановил:
— Тихо, Лурв! Ложись спать!
— Гав! — почти фальцетом гавкнул напоследок Лурв, но послушно лег на землю.
Арон приподнял ее голову и убрал с лица волосы, закрывавшие глаза.
— Инна, — прошептал он.
Инна закрыла глаза, позволяя ему убаюкивать себя.
— Инна, — повторил он.
Она снова открыла глаза и посмотрела на него.
— Зачем ты так сделала? — спросил Арон.
Не отвечая, Инна выгнулась дугой ему навстречу, позволяя гладить ее волосы и укачивать. И в темноте она жадными глотками пила его запах, не желая никогда возвращаться к реальности.
