Пришло время уезжать, и Александр ушел в свою комнату, чтобы собрать вещи. Элен последовала за ним. На письменном столе она сразу увидела фотографию, которую послала ему несколько дней назад. Она взяла снимок в тонкой золотистой рамке, на котором была запечатлена молодая женщина с задумчивым лицом, лежащая в шезлонге. Потом Элен повернулась и сунула рамку между книгами на полке. Александр через минуту подошел к столу и замер от изумления.
– Где фотография? Элен, что ты с ней сделала? Я уверен, что не успел сунуть ее в сумку!
– Я ее порвала.
– Что?
– Потому что я думала о тебе, а ты обо мне – нет!
– Ты не имела права так поступать, – с трудом проговорил Александр, и его голос был едва слышен.
Судя по взгляду, у него снова случился приступ гнева, что бывало с ним редко, – яростный, до дрожи во всем теле.
– Я не знала… – пробормотала Элен.
Она вытащила фотографию и протянула ему.
– Я понятия не имела, что она тебе так дорога! Я всего лишь хотела пошутить!
– Прошу тебя, не делай так больше… Есть вещи, которыми ты не имеешь права шутить. Эта фотография была моим единственным утешением, пока мы были в разлуке!
Она пристально и с удивлением всмотрелась в его лицо. Выходит, он страдал не меньше? И это молчание, отсутствие звонков и писем – мука, на которую он обрекал в первую очередь самого себя?
Из Кассиса они уехали ближе к четырем пополудни. Инцидент был исчерпан, и к Александру вернулись привычные спокойствие и жизнерадостность. Пользуясь моментом, когда он выглядел особенно беззаботным, Элен озвучила фразу, которую готовила целую неделю:
– Я помню, что у тебя осталось десять дней отпуска… Поэтому нам предстоит еще одна поездка!
Александр вздрогнул – так он был удивлен, однако она не дала ему сказать и слова.
– Я сняла маленький домик в Вандее, а точнее, в Транш-сюр-Мер, у самого моря. Отдыхающих там сейчас очень мало, хотя в сентябре погода и море еще теплые…
– Это безумие, Элен! Это невозможно! Мы слишком искушаем судьбу…
– Я хочу, чтобы мы несколько дней пожили вместе, вот и все! И решила заранее ничего тебе не говорить. Думаешь, мне легко все время делать первый шаг? Выпрашивать у тебя крохи радости, зная, что за них придется заплатить слезами?
– И что потом? У тебя хватит сил, чтобы не утонуть в слезах, когда придет время возвращаться?
– Я хочу, чтобы в моей жизни была эта история любви, пусть мучительная, пусть безысходная, но это лучше, чем не испытать ничего! Твое решение, Александр?
Он несколько минут не решался дать ответ.
– Это слишком неожиданно. Почему ты не обсудила все со мной заранее? – проговорил он наконец.
– Ты обещал, что пойдешь до конца. Через два дня мы уезжаем.
– Дай мне подумать хотя бы до завтра!
– Если я дам тебе время подумать, ты откажешься, я это знаю.
Александр снова замкнулся в молчании. Когда Элен остановила машину возле пресбитерия, он достал два чемодана и захлопнул за собой дверцу. Крикнув ему: «До понедельника!», она нажала на педаль газа.
Следующие два дня Элен лихорадочно собирала вещи, не решаясь носа показать в деревне. С некоторых пор стоило ей войти в бакалейную лавку или булочную, как все моментально замолкали. И в церкви по воскресеньям девушка чувствовала, что на нее смотрят пристальнее, чем обычно. Не было никаких сомнений в том, что слухи ширятся, обрастают подробностями и скоро станут невыносимыми… Если предчувствия ее не обманывают, гром грянет, и очень скоро. А это означает одно: если времени остается так мало, его нужно прожить в полную силу!
В понедельник, едва рассвело, Элен уже стояла на пороге пресбитерия. Александра она нашла в кухне. Он сидел, обхватив голову руками.
– Нельзя этого делать! – бормотал он. – Элен, это невозможно! Я никуда не еду. Я не хочу. Не могу.
Взгляд девушки остановился на дорожной сумке у его ног. Она правильно сделала, что не давала о себе знать эти два дня. Собранные в дорогу вещи опровергали слова Александра.
– Готов? Едем!
Над головой – голубое ласковое небо, а в конце пути – неделя забытья вдалеке от всего. Неделя счастья…
Из окна виллы открывался вид на светло-серые дюны под блеклым небом и колышущийся на ветру песчаный колосняк. В сотне метров от порога плескались волны. В воздухе стоял крепкий запах йода.
