Мы с женой соглашались с тем, что Жермону отъезд в Торку пойдет на пользу, но граф Ариго хотел подобной судьбы всем сыновьям Каролины. Врачи строжайшим образом запретили ему путешествовать, как верхом, так и в карете, и граф решил вызвать наследника к себе и устроить ему экзамен. Затем графу Ариго пришла в голову мысль совместить встречу со старшим сыном и празднование шестнадцатилетия Ги. Жермона он намеревался перевести в действующую армию, а Ги определить в оруженосцы к кому-то из высокопоставленных военных. Последняя мысль настолько завладела графом, что он не мог ни о чем другом говорить. Я и Каролина с ужасом ждали этого дня, не в силах помешать распоряжавшемуся судьбой нашего сына упрямцу.
До шестнадцатилетия Ги оставалось немногим более полугода, когда граф Ариго получил приглашение на прием в честь дня рождения Его Величества Фердинанда. Сам он ехать не мог, но настоял на том, чтобы поехали Каролина с младшими сыновьями. Я, как наставник, должен был сопровождать мальчиков. Мы были счастливы этой поездкой, казавшейся глотком благословенной прохлады после Заката, в котором мы пребывали с момента возвращения графа. Однако этот глоток счастья оказался последним.
Мы остановились в особняке Ариго на площади Леопарда. Каролина, исполняя волю графа и опасаясь дурного влияния на Ги и Иорама со стороны единокровного брата, навещала сына в гвардейских казармах. В первый же день она вернулась потрясенной сходством Жермона с отцом. Это сходство отмечали все, от командующего гвардией генерала Понси до Ее Величества Алисы, которую Каролина, отдавая дань благодарности, посетила в ее уединении. Я не знаю, кому из нас первому пришла мысль о том, что Ги и Жермон не должны встречаться при посторонних, а меня с мальчиками не должны видеть вместе.
Иорам был еще мал, и его лицо сохраняло детскую неопределенность, но Ги уже сформировался. Наше сходство было очевидным, в то время как в мое отсутствие Каролина могла объяснить внешность младших сыновей своим северным происхождением. Мы решили, что я не вернусь в Ариго, и Каролина написала несколько писем своим друзьям, у которых подрастали сыновья, предлагая мои услуги.
Понимая, что нам суждено расстаться, мы заметались, как часто случается с людьми, которые осознают надвигающуюся беду и пытаются предотвратить потерю самого дорогого в их жизни. Увы, судьба решительно ополчилась против нас. Ее перстом стал генерал Понси, нанесший визит графине Ариго. Увидев Ги и Иорама и поговорив с ними, Понси пошутил, что, если б не всем известная добродетель не покидавшей Гайярэ графини, он бы решил, что у Ариго всего один сын. Мы поняли, что нужно что-то предпринять. В этот вечер мы поссорились впервые с того дня, когда я написал Каролине оскорбительное письмо.
Утром моя жена сказала, что знает, кто нам поможет, и назвала имя графа Штанцлера, в то время еще не ставшего кансилльером. Я хорошо помнил этого вельможу, проводившего немало времени при дворе Ее Величества. Август Штанцлер никогда не пользовался успехом у дам, но охотно оказывал им услуги. У него была репутация человека отзывчивого и готового помочь всем, кто нуждался в его помощи. Я не думал, что Штанцлер сможет найти выход из нашего положения, но Каролина была о нем высокого мнения, и я не стал с ней спорить. Как ни странно, граф согласился нам помочь.
По его совету мы расстались. Каролина с мальчиками вернулась в Ариго, я остался в столице. При помощи Штанцлера мне удалось получить незначительное место в Академии, я надеялся, что ненадолго. Через полтора месяца меня разыскал наш покровитель и сообщил, что все уладилось: Жермон отправится в Торку, не повидавшись с отцом. Граф Штанцлер предупредил, что меня станут расспрашивать высокопоставленные лица и что мне следует выказать свою неосведомленность, но найти способ упомянуть о дурном самочувствии графа Ариго, вспышках необузданного гнева, которые имели место и в действительности, а также о том, что это случалось после получения писем из столицы. О наследнике графа мне не следовало говорить ничего, кроме правды, а именно – что юноша резок, неучтив, не склонен к наукам и дурно влияет на младших братьев. Мы проговорили более трех часов, обсуждая мои возможные показания и вспоминая нашу молодость.
