В комнате вновь воцарилась мертвая тишина. Мои слова прозвучали громче, чем необходимо. Они воспринимались скорее как крик, чем вежливая просьба о внимании. Их взгляды. Зловещая тишина. Закружилась голова, я боялась потерять сознание.
– Хотите воды?
Вопрос был вполне искренним. Может, я себя дурачу? Действительно ли мне нужно быть настороже?
Сейчас – ни слова. Придержи язык.
Передо мной разверзлась бездна. С каждой секундой она становилась все шире. Хотелось спрятаться, уползти. Да что со мной творится? Слышу женский голос, с которым не могу справиться. Такое ощущение, будто незнакомка сидит у меня в голове. Я почувствовала, что становлюсь все меньше. Меньше и беззащитнее. Не могу вымолвить ни слова. Я несколько раз резко прижала ладони к ушам. Этот прием всегда помогал, если в ушах шумело. Потом сделала еще один глубокий вдох, заранее зная, что он не поможет.
Они опасны. Не жди от них ничего хорошего. Их улыбки лживы.
Крик. Попытка прогнать незнакомку. ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ. ЗАМОЛЧИ. СЛЫШИШЬ? Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ТЫ ЗАМОЛЧАЛА.
Мой крик тоже был внутренним. К счастью.
Мы с Маллиганом переглянулись. Я вдруг поняла, что никто из коллег не сможет мне помочь. Нужно бежать с совещания. Куда угодно: в туалет, к себе в кабинет, домой. Главное, не оставаться здесь. От меня ждали идей и предложений. Того, за что мне платили. Моей работы. Если я для нее не годилась, то должна была, по крайней мере, объяснить коллегам свое поведение. Извиниться. Увы, я не могла ни того ни другого. У меня не было сил. Мне нечего им сказать. Тогда я медленно выпрямилась, отодвинула стул и встала. Ноги дрожали.
Что ты делаешь?
– Джулия, как прикажете это понимать?
Я собрала бумаги и пошла к двери. Маллиган что-то кричал вслед, но я не понимала ни единого слова. Выйдя, спокойно закрыла за собой дверь.
И что теперь?
Я вернулась к себе в кабинет, швырнула документы на стол, положила в сумочку письмо У Ба, затем надела пальто. Тихо и без единого слова покинула здание.
Тогда я понятия не имела, что нежданно-негаданно отправляюсь в новое путешествие. И случилось это поздней осенью, в пронзительно-солнечный и холодный день, за неделю до Дня благодарения.
Кало, девятого ноября,
в год две тысячи шестой
Моя дорогая младшая сестра!
Надеюсь, это письмо найдет тебя в добром телесном и душевном здравии. Пожалуйста, прости мое затянувшееся молчание. Я плохо помню, когда в последний раз находил время, чтобы черкануть тебе несколько строк. Было ли это в летний зной или еще до наступления сезона дождей?
Кажется, с тех пор минула вечность, хотя на самом деле ни в моей жизни, ни в жизни Кало не произошло сколько-нибудь примечательных событий. Жена астролога продолжает болеть и скоро умрет. Дочь владельца чайного домика, где мы с тобой впервые встретились, родила сына. Впрочем, разве не такие же события – смерти и рождения – происходят и в других уголках мира? И все же, как ты помнишь, ритм моей жизни отличается от твоего, в Америке. Скажу честно: я не в силах представить скорость, с какой вращается твой мир.
У меня все хорошо. Продолжаю реставрировать старые книги, хотя время делает любимое занятие все более напряженным и утомительным. И причина тому, сестренка, – мои глаза. Они день ото дня слабеют. Постепенно я приближаюсь к возрасту угасающего света. Положение усугубляется еще и тем, что с некоторых пор моя правая рука начала дрожать, а потому мне труднее вклеивать крошечные кусочки бумаги, латая дыры, которые неутомимо проделывают в страницах прожорливые насекомые. Если раньше на восстановление тома у меня уходило три месяца, сейчас требуется полгода, а то и больше, когда книга отличается внушительным объемом. Но что хорошего мне принесла бы спешка? Я часто задаю себе этот вопрос. Если в чем-то я и не испытываю недостатка, так это во времени. Только в старости мы начинаем его по-настоящему ценить. Я ощущаю себя богачом. Более не смею отягощать тебя описанием старческих болячек! Если я не буду держать свое перо на вожжах, ты начнешь беспокоиться о своем брате, а это излишне. Я ни в чем не нуждаюсь.
