— Ну, знаете, этого я никак не ожидал! — волновался Сефтон. — Уэйн рассчитал Густава, дает обед, который будет готовить никому не известный повар, и даже не требует рекомендаций и не спрашивает, сколько это ему будет стоить!
— С чего бы это должно беспокоить Уэйна? — спросил лорд Элванли. — Его кошелек всегда туго набит. Я бы согласился иметь пенни на каждый его соверен!
— Если бы вы их получили, старина, вы бы их давно проиграли! — засмеялся лорд Плимут. — Кстати, дядя Алекс, сколько берет ваш гениальный повар?
Генерал слегка поколебался и сказал:
— Двадцать гиней[1]!
— Двадцать гиней! — вскричал лорд Элванли. — Бог мой, но это уж слишком!
— Ничуть, — ответил генерал. — Вы не хуже меня знаете, что ни один из джентльменов не пожалеет десяти гиней на хорошенькую жрицу Венеры из салона мадам Хэйес. — Он помолчал и лукаво добавил: — А недавно я случайно узнал, что так называемые «девственницы» стоят в салоне мадам двадцать гиней.
— Не намного больше, чем эти жадные «ночные бабочки», которые грабили наши лагеря в Португалии, не правда ли, генерал? — заметил один из джентльменов.
Сэр Александр проигнорировал эту реплику и продолжил, обращаясь к лорду Элванли:
— Я полагаю, что удовольствие от обеда, которое ожидает нас завтра, намного превосходит все, что могут предложить эти дамы!
Лорд Элванли расхохотался.
— Черт побери, дядя Алекс, ваши аргументы неоспоримы! Я не осмелился бы скрестить свою шпагу с вашей.
— Надеюсь, что нет, — серьезно сказал генерал.
— Это будет мужская вечеринка? — вмешался лорд Сефтон.
— Конечно, это же очевидно, — ответил Элванли. — Какая женщина способна оценить хорошую еду?
— Именно поэтому вы никогда не были женаты? — спросил его приятель.
— О, это только одна из причин, — объяснил лорд Элванли. — Во-первых, завести жену мне не позволяли средства, а во-вторых, хорошая еда привлекает меня намного больше!
— Французы говорят, что существует только одно дело, которое можно делать три раза в день и которое никогда не надоедает! — заметил лорд Плимут.
— От всех этих разговоров о еде я проголодался, — сказал лорд Сефтон. — Но сегодня я собираюсь проявить умеренность и поберечь силы на завтра. — Он улыбнулся генералу и добавил: — Как вы полагаете, сможет ваш повар обеспечить нам завтра тридцать шесть блюд, как когда-то Карэм в королевской резиденции в Брайтоне?
— Господи, надеюсь, что нет! — опередил генерала с ответом лорд Элванли. — После этого я был болен целую неделю! Мой живот раздулся, как у регента!
— Вы с каждым днем становитесь все больше похожи на него, — поддразнил его лорд Сефтон. — Но вы должны признать, что, как бы он ни был толст, он настоящий гурман. Держу пари, что на следующий день вы прекрасно себя чувствовали и были готовы вечером снова съесть обед из тридцати шести блюд!
— Я покажу вам свои способности завтра вечером, — пообещал лорд Элванли. — Пойдемте, Сефтон, пока вы еще не слишком напились и можете держать перо, запишем условия нашего пари.
И они вышли из гостиной.
Генерал смотрел им вслед с легкой насмешливой улыбкой: пока события развивались строго по плану.
В то же время он беспокоился, что блестящая идея Араминты может иметь и неприятные последствия, хотя ей терять нечего, а двадцать гиней стоят некоторого риска.
«Конечно, ей будет неприятно работать на кухне у маркиза Уэйна, — думал сэр Александр, — но ведь никто не будет знать, кто она такая на самом деле, и маловероятно, что она встретится с самим маркизом».
Генерал прекрасно понимал: все предполагают, что его повар — мужчина. Он произвел такое впечатление вполне сознательно. Никому бы и в голову не пришло, что повар может оказаться женщиной.
Женская стряпня ценилась очень низко и вызывала презрение в лондонском высшем свете.
В провинции, в некоторых больших имениях были женщины-кухарки, работавшие много лет и начинавшие посудомойками, а заканчивающие домоправительницами с непререкаемым авторитетом.
Но в высших кругах Лондона на кухне могли творить если не французские повара, то, по крайней мере, повара, обучавшиеся во Франции и усвоившие французский акцент.
«Ну что ж, я сделал то, о чем просила меня Араминта», — сказал себе генерал, устраиваясь в своем любимом кресле.
