Сердце обалдуя - страница 29
– Спасибо, – кротко ответил Питер. Он знал, что плохо играет.
Сторонники Гэндла, один за другим, переходили к Уоллесу, который сразу показал, что побить его нелегко. Он уложился в тридцать семь ударов, то есть на два больше расчетного количества. С помощью второго удара, после которого мяч приземлился в футе от колышка, он прошел десятую с трех раз, тогда как хорошим результатом считалось и четыре. Сообщаю это, чтобы показать, что он был в прекраснейшей форме.
Теперь тут все иначе, и нынешняя вторая лунка была тогда двенадцатой. Ей придавали практически решающее значение. Уоллес знал об этом, но не волновался. Он хладнокровно закурил, переложил спички в задний карман и стал беспечно ждать, когда другая пара освободит лужайку.
Вскоре они удалились, Уоллес ступил на траву, но ощутил, что его шмякнули по спине.
– Прошу прощения, – сказал Питер. – Оса.
И он показал на труп, тихо лежащий рядом с ними.
– Я боялся, что она вас укусит, – объяснил Питер.
– Мерси, – отвечал Уоллес.
Тон его был сухим, ибо у Питера большая и сильная рука. Кроме того, в толпе раздались смешки. Наклоняясь, он кипел от злости, что усилилось, когда Питер заговорил снова.
– Минуточку, – сказал он.
Уоллес удивленно обернулся.
– В чем дело? – вскричал он. – Вы что, не можете подождать?
– Простите, – смиренно сказал Питер.
– Нет, что же это! – кипятился Уоллес. – Говорить с человеком, когда он готовится к удару!
– Виноват, виноват, – признал вконец раздавленный Питер.
Уоллес наклонился снова и почувствовал что-то странное. Сперва он подумал, что это приступ люмбаго, но раньше их не бывало. Потом он понял, что ошибся в диагнозе.
– Ой! – закричал он, подскакивая фута на два. – Я горю!
– Да, – согласился Питер. – Я как раз хотел вам сказать.
Уоллес бешено захлопал ладонями по задней части штанов.
– Наверное, когда я убивал осу, – догадался Питер, – вспыхнули ваши спички.
Уоллес не был расположен к обсуждению первопричин. Он прыгал, как на костре, сбивая огонь руками.
– На вашем месте, – сказал Питер, – я бы нырнул в озеро.
Одно из главных правил гольфа – не принимать советов ни от кого, кроме собственного кэдди. Но Уоллес его нарушил. Достигнув воды в три прыжка, он плюхнулся в нее.
Озеро у нас грязное, но неглубокое. Вскоре мы увидели, что Уоллес стоит по грудь в воде недалеко от берега.
– Хорошо, что это случилось именно здесь, – рассудил Питер. – Сейчас я протяну вам клюшку.
– Нет! – закричал Уоллес.
– Почему?
– Не важно, – строго ответил наш герой и прибавил как можно тише: – Пошлите кэдди в клуб за моими серыми брюками. Они в шкафу.
– О! – сказал Питер. – Сейчас.
Через некоторое время, прикрытый мужчинами, Уоллес переоделся, по-прежнему стоя в воде, что огорчило многих зрителей. В конце концов он вылез на берег и встал с клюшкой в руке.
– Ну, поехали, – сказал Питер. – Путь свободен.
Уоллес нацелился на мяч и вдруг ощутил какую-то странную слабость. Обгорелые остатки гольфов лежали под кустом, а в старых брюках, как в былые дни, его охватила неуверенность. Вдруг он понял, что на него глядят тысячи глаз. Зрители пугали его, смущали. Словом, в следующую секунду мяч, перевалившись через кочку, исчез в воде.
– Ай-яй-яй! – сказал добрый Питер, и эти слова тронули какую-то почти отсохшую струну. Любовь к людям охватила его. Хороший человек этот Уиллард. И зрители. В общем, все, включая кэдди.
Питер, из вящего благородства, направил свой мяч в воду.
– Ай-яй-я-яй! – сказал Уоллес и сам удивился, поскольку давно никому не сочувствовал. Он ощутил, что стал иным – проще, скромнее, добрее, словно с него сняли проклятие.
Так, один за другим, они загнали в озеро все свои мячи, приговаривая «ай-я-яй». Зрители открыто веселились, и, радуясь их счастливому смеху, Уоллес понял, что тоже счастлив. Он повернулся к ним и помахал клюшкой. Вот это, подумал он, гольф. Не нудная, бездушная игра, которой он недавно занимался, чтобы достигнуть совершенства, а веселое приключение. Да, именно в нем – душа гольфа, из-за него он так хорош. Уоллес понял наконец, что ехать – лучше, чем приехать. Он понял, почему профессионалы мрачны и молчаливы, словно их гложет тайная скорбь. Для них нет сюрпризов, нет риска, нет духа вечной надежды.
