В жизни всегда все хуже, чем представляешь. За дверью обнаружился Веслав.
− Рехнулась? – прошипел он синими губами.
Вид у него был изрядно подмороженный и очень-очень злой.
− Незачем было так трезвонить. Я думала, ко мне маньяк ломится!
− Тебя что, не предупредили?
− Через секунду после твоего концерта. И дай догадаюсь – ты меня отравишь?
− Нет, − подумав, ответил алхимик. – Хотя хочется. Еще немного – и ты меня в ледяную статую бы перекинула!
Я заглянула за его плечо: он не преуменьшал. Вся площадка была покрыта изморозью, а кое-где виднелась ледяная корочка. Вот бы мне так на зачете, но я, как комиссию увижу, – даже воду в стакане заморозить не могу.
Пришлось вылезать на площадку, стряхивать остатки недосыпа и пытаться сосредоточиться. Конечно, к утру и само растает, но вдруг кого-то из соседей на площадку вынесет не по делу… Краткий мысленный призыв к стихии, плавный жест: «от холода в пар» − изморозь и лед стали каплями и начали испаряться.
− А мне, значит, так и наживать себе ангину? – возмутился Веслав.
− Тихо, − буркнула я, приоткрывая дверь. – Проходи. Могу тоже воду испарить, но ощущения будут – будто тебя в микроволновку сунули. Начинать?
− Лучше сделай мне кофе, − отозвался алхимик, скептически оценивая мой халатик.
Опять сюрреализм какой-то начинается.
− Может, еще печеньками угостить? Или оливье замастрячить на скорую руку?
− Я ж не горячую ванну требую и не санаторий, а ты, кстати, меня заморозила!
Идти на кухню не хотелось, но пришлось («Ибо наши стихии – стихии жизни и мира, и мир должен наполнять душу… и ты заморозила его, Вересьева, так что отрабатывай»). Заодно я заварила кофе и себе, но выпить не успела: вдруг оказалось, что мы торопимся. Веслав, попивая кофеек, так и сказал:
− Поторопись. У меня такси у подъезда, и ждать я не буду.
Осталось плюнуть, хлопнуть дверью спальни и по-армейски уложиться в пять минут. После чего демонстративно принять из рук темного чашку, закрыть дверь и выйти на все еще влажную площадку.
− Тебя Знак в квартире подловил? – поинтересовался Веслав, сбегая по ступенькам.
− Ага, прямо в спальне, утром. А тебя раньше, да?
− Угу. Вечером. Черт бы его драл, этот Знак, – такое мне устроил! Стою в лаборатории, дозу отмеряю, и тут он. На стене и на руке. В общем, рука дрогнула. Теперь моей хибаре нужен капремонт.
У подъезда и впрямь ждало такси, причем шофер – не под действием магии, я могла бы поклясться.
− Ты что, нитроглицерин варил? – шепотом удивилась я, впихиваясь на заднее сидение.
− Да нет, эликсир один... давно над ним работаю.
Не хочешь говорить – не надо. Больше я ничего не спрашивала, да и он тоже.
Нет, не могу я нормально с этим темным общаться. Вот съедим вместе пуд соли – если успеем, конечно, – тогда посмотрим.
Ехать нам оказалось по пустынным в четыре ночи улицам не слишком долго, а выходить пришлось на Исаакиевской площали.
− Здесь, что ли? – недоверчиво хмыкнула я.
Алхимик кивком указал на собор. Шофер посмотрел на нас грустно («Туристы, небось, − сказали его восточные глаза»), и укатил, оглядываясь через плечо.
− В музей по ночному времени? – усомнилась я. Веслав только плечами пожал. Никакого удивления он не проявил. – А что ж не на крыше?
− На крыше? Что за дурь, почему на крыше?
Я пожала плечами. Да так… стереотип. Пережитки попсовой культуры. Если портал – то на крыше, если ведьмак – обязательно дерзкий, мрачный, с мужественным лицом и в балахоне. А вот чтоб с характером четвертого энергоблока – не хотите?
На площади и у самого собора было довольно людно по ночному времени. Или нет, не людно. Похоже, единственным человеком в окрестностях был таксист, который только что унесся.
Стихийники.
Темные и светлые. По парам. От уровней рябило в глазах: подмастерья, мастера, магистры, два раза промелькнуло что-то вроде профессора. Низшего уровня ученичества, который у нас зовется «ясельной группой» (и к которому я пока что отношусь), не было. Серьезное оцепление.
Светлые со мной здоровались, темные приветствовали короткими кивками и насмешливыми взглядами – мол, ну-ну. Вот с Веславом не здоровался никто. Раз-другой ему кивнул кто-то из темных, и то ученики. Магистры и профессора глядели на него молча и пристально, и, как мне показалось почему-то, – нехорошо. Про наших и говорить нечего: глазами б сожрали, если бы могли. Особенно отличился Андрий, уже возле входа в собор: сперва бросил мне укоризненный взгляд – немое порицание за утренний обман − потом выдвинулся вперед, ткнул Веславу пальцем в грудь и выдал:
