Ночью приснилась какая-то ерунда: в первый раз в жизни я видел себя со стороны. Другой плакал и говорил, что все плохо. Нонсенс.
Впрочем, ладно. Переживем. И забьём сегодня на работу.
Звонит Галилей.
— Чувак! Пошли бухнем!
— Ага. Уберу только.
Мы закупаем портвейна, кока-колы и одну литрушку «Буратино» — чтобы, как выразился Галилей, «детство вспомнить и жизнь слаще показалась». Спускаемся вниз, к реке. Я рассказываю Галилею о своем сне и в ответ слышу равнодушное «я тоже как-то раз видел себя во сне». «И что? , - спрашиваю. «Не узнал».
— Ты знаешь, что такое холизм? — спрашивает Галилей, открывая вторую бутылку.
— Э-э-ээ… — меня явно разморило на ярком солнышке. — Э-э-это представление о мире в целом, к-кажется?
— Говоря проще, восприятие мира как цельной картины, — то ли поправляет, то ли дополняет Галилей.
— А еще проще — когда ты чуешь, к-куда мы все к-катимся?
— Точно. К-куда к-катимся.
Нашу идиллию внезапно нарушает мяч, неведомо как оказавшийся у Галилея на пузе. Галилей икает и хмурит брови.
Из кустов доносятся угрозы. Я беру мяч подмышку и иду устанавливать дружественные отношения.
Возвращаюсь через несколько минут. Галилей, заметно погрустневший, шевелит губами и считает что-то на пальцах.
— Чувак! — голос его полон отчаяния. — К-куда же мы, черт возьми, к-катимся?
— Не знаю, дружище, — отвечаю я, присаживаясь. — Знал бы, давно б уже убился.
— Чуешь, — непонятно отвечает Галилей.
И тянется за новой бутылкой.
— Я тут стихотворение вспомнил. Хочешь расскажу?
— Давай.
— Это и не стихотворение вроде. Так просто, мысли под музыку.
— А где музыка?
— Музыка, чувак, есть везде. Фишка в том, слышишь ты ее или нет…
Хватит пить.
Птицам уже стыдно гадить на мою голову.
Рыбки в аквариуме отравились моим воздухом.
Кошка испугалась моих снов и сбежала к соседям.
Хватит пить,
Никого не осталось,
Не осталось ни кого,
Кроме нас, но и это ненадолго.
В кромешной тьме
Слышатся лишь вздохи и бульканье,
А также зевота.
Руки липнут к подушке,
Ноги сводит в шестую позицию,
Язык потерялся в высохшем горле.
Хватит пить.
Только
Видишь — солнце опять куда-то делось?
Значит, ночь.
Наливай.
Мы сидим молча. Я смотрю на берег, покрытый мусором. Галилей прищурил глаза и уставился на стоящее в зените яркое солнце.
— Да, — бурчит он. — Наливай.
ОСЕННЕЕ
Кажется, дело идет к потопу. Слишком много вокруг раскопа появилось чаек.
А работа продолжается, и действительно, из находок пока лишь разнообразный древнерусский мусор: никому не нужные огрызки металла и керамики. Погода неожиданно портится, над нами несколько раз проносятся громадные синие тучи. Пока без дождя, но состояние у всех напряженное.
Шельма отобрал у лаборанта смартфон и смотрит погоду на «Яндексе». Судя по его лицу, прогнозы жуткие. Что делать — осень.
— У древних славян весеннее потепление ассоциировалось с теплым дыханием мертвых, отогревающих землю, — меланхолично говорит бывший музейный работник.
— А осеннее похолодание? С холодными слезами покойников? — острит кто-то.
— Не помню, — все так же грустно отвечает бывший музейный работник.
Шельма, явно чего-то обкурившийся, откликается с бруствера:
— У нордлингов есть красивая легенда о призраках Дикой Охоты. Всадники с собаками проносятся по небу с севера на юг, принося с собой зимнюю стужу и лед. Горе тому, кто встретит их осенней ночью — несчастный вмиг потеряет разум и присоединится к всадникам, обреченный скакать с ними до конца мира…
— Красиво. А…
— Копай давай!
— Понял.
После обеда выясняется, что денег в конце недели не будет, а если и будут, то мало и не всем, а только берсеркерам. Почему так? Потому что их все боятся. Им же все по барабану после их волшебных эликсиров. Я отлично помню, как обдолбанный берсеркер укусил Шельму за бок. Бок посинел и распух. Шельма побледнел и сдулся.
Новости из мира финансов абсолютно никого не радуют, и лаборанты по приказу Шельмы отправляются с металлоискателем в овраг, на свалку за цветным металлом, монетами и разными антикварными мелочами. Возвращаются довольными: нашли около четырех килограмм меди и несколько николаевских монет. Еще нашли чью-то сумку с семидесятью рублями и убитую гитару с четырьмя струнами. Все, лаборантский состав деньгами обеспечен. А нам — шиш. Лично у меня в карманах пусто уже три дня.
