Она даже не удивилась вопросу. Пожала мясистыми плечами, хмыкнула:
— Как Джульетта в гробу. Маленькая глупая Белая Девочка.
— Мне уже тридцать два, — раздраженно отмахнулась Мирилл и повторила: — А все-таки? Я имею в виду цвет волос, глаз, или там рост…
Бриджит спокойно переворачивала кассеты лейблами вверх — одна к одной, очень аккуратно. Так же, как выкладывала апельсины на длинном деревянном прилавке в на углу Карбиш и Уэрсби.
— Не помню. Дырявая у меня память, не серчай на старуху.
Мирилл села на ручку кресла и привалилась спиной к стене, чувствуя себя подтаявшим пластилиновым человечком.
— Бриджит… Как ты думаешь, а я вообще существую?
— А то. Кто-то ж сожрал все сырные шарики, — заржала Бриджит. — Смотри, ещё живот вспучит — и сразу всякую маету из головы выкинешь.
— А я никогда не болею, — растерянно откликнулась Мирилл. Это было абсолютной правдой — хотя Бриджит, которая врала как дышала, наверняка не поверила.
* * *
Первую жертву Мирилл помнила очень хорошо. Высокая полнокровная женщина, переехавшая в Город с двумя взрослыми детьми, мужем и стайкой разноцветных волнистых попугаев — штук пятнадцать, не меньше, в трёх огромных клетках. Утроилась она на работу в архив, хотя по профессии — и призванию, что совпадает крайне редко — была археологом. Мирилл в то время заканчивала школу и знала по имени почти каждого в Городе, хотя её собственное имя уже тогда не помнил почти никто — в прошлом остались и обидные дразнилки, и наивная дружба. Только миссис Ханга, соседка и по совместительству работодательница, привечала нелюдимую старшеклассницу. Впрочем, и у самой хозяйки пекарни репутация была жутковатая — то ли ведьма, то ли сбежавшая наследница якудза, то ли просто отравительница собственного мужа… Но такой выпечки в Городе не было больше ни у кого — и потому миссис Ханга прощали даже небезупречную репутацию.
Новенькая же Мирилл понравилась — особенно рассказами о своих научных изысканиях и планах открыть секцию археологии при школе. Поговаривали, что где-то в городе спрятан то ли мегалит, то ли алтарь, то ли развалины языческого храма… Мирилл хихикала в кулачок и думала почти всерьёз, не рассказать ли ей о белых-белых, оплетённых цепким вьюном камнях в парке, чуть на отшибе, добраться до которых можно только хорошенько поплутав по ежевичнику. Камни оставались тёплыми даже в самую холодную погоду, выступали из земли гребнем, как позвонки огромного змея, и иногда вздрагивали от прикосновений, как живое существо. Но стоило ей только заикнуться об этом, как Город откликнулся густой, протяжной волной страха. Часы над заливом сломались и звенели сутки напролёт, а улицы заволокло таким густым туманом, что на расстоянии вытянутой руки уже и родную мать не узнаешь. А когда туман схлынул, то Город уже принял решение — и сообщил его воспитаннице, в своей особенной, ультимативной форме.
Дальнейшее запомнилось одним долгим, выворачивающим душу кошмаром.
Мирилл узнала о себе много нового. Например, что стащить нужные лекарства из аптеки — раз плюнуть, если двери не заперты. А от вида крови даже блевать не хочется, если её слишком много вокруг. И что инструменты из старого ящичка с чердака можно применять очень несвойственным им способом…
Или что Город может лишить ее собственной воли, когда ему вздумается.
Позже она сидела на террасе с полным шприцом обезболивающего в руке — две смертельные дозы на её возраст и вес — и хотела узнать только одно: почему?
— Потому что я не мог добраться до неё сам, — объяснил он без капли вины в голосе. Мирилл обернулась — и, естественно никого не увидела. — Ты единственная, кто справится с человеком судьбы. Ты особенная, — шепнул он снова из слепой зоны и едва ощутимо прикоснулся к волосам.
— Но почему?
Мирилл казалось, что если ей полоснуть сейчас по горлу или по животу — на порог, дорожку, сад, улицу, набережную хлынет густой, черный, зловонный поток.
— А если бы ты точно знала, что определенный человек уничтожит тебя с вероятностью девять из десяти, как бы ты сама поступила?
— Сбежала бы?
— А если тебе совсем некуда бежать?
