- Скорее, не хочу. Да и высшей цели, как таковой, давно уже нет, зато есть строго отмеренный средний имперец. И здесь я незаменим.
- Ну, ну, двухметровый середнячок.
- Взгляды, только взгляды. Так зарегистрировано в моем личном деле.
- Пока, юный друг, пока.
- А что, есть компрматериал?
- У меня к вам деловое предложение. Не возражаете, если я буду обращаться к вам на "ты"? Что ты думаешь о Смерти?..
8
До часа ночи я бродил в голубом парковом тумане, пока в соседнем монастыре не погасли последние огни.
Полнолуние. Фиолетовый свет ночных облаков, изменяющий предметы и расстояния. Ветка сирени. Букет белых цветов, похищенных в монастырском саду. Я иду медленно и осторожно, прячась в последних минутах угасающей ночи.
Утро. Пожалуй, самое любимое время моего бодрствования. Свежесть и одиночество, запах сирени в палате "идущей по кирпичной дороге". Теплый зеленый луч летнего солнца в мрачной путанице болезненной ночи.
Прочь, детские кошмары, взрослые обиды, лешие и домовые, прочь, придуманная людьми, болезнь шизофрения.
Ночь. У меня нет желания с ним разговаривать, и я встаю, собираясь уйти.
- Извините, - останавливает он меня. - Могу ли я вам чем-либо помочь?
Внимательно смотрю на него: усталые, в красных прожилках глаза, седина и простодушная улыбка.
9
- Помочь? - повторяю я. - Это из профессиональной любезности?
- Так поздно в церковь редко кто заглядывает, особенно летом.
- А что, в другое время года, в ненастье и холод, верующих больше?
- Зимой в церкви многие ночуют, здесь тепло, есть крыша над головой. И для них это реальная помощь.
- Пожалуй, единственная помощь господа бога человеку в созданном им мире страданий и зла.
- И добра, в том числе.
- Добра? Это то, во что не верят, и во имя чего насилуют, убивают и продают?
- Но разве бог грабит, продает, завидует, унижает и убивает людей? Разве он проповедует насилие, ложь, лицемерие и ханжество всех оттенков? Разве бог натравливает один народ на другой, разделяя и властвуя во имя сына господня? Наверное, поэтому человек только в минуты подлинного несчастья вспоминает о нем, вспоминает, как о последнем средстве и возможности исправить свое горе, и приносит ему всевозможные клятвы и обещания. И если бог ему не поможет, грозит ему кулачком и бранится. Почему же мы не думаем о боге, когда довольны и счастливы, сыты и обуты и нас не терзают болезни и страхи? Да потому, что человек и с богом готов торговаться, потому что человек считает только до самого себя, собирая камни собственной вины и корысти, глупости и расчета. И если человек воскликнет: "Верую!" и соберет вокруг себя людей, и выстроит дом с колокольней, и обкурит его ладаном и религией, то можно ли винить бога в этом? В том, что человек, спекулируя болью и именем его, не верит никому, и если человек действительно верит, то он и в церкви верит в единственную божью ценность - любовь.
И неожиданно он снова улыбается, смущенно и потерянно:
- Извините, наверное, вам пора, а я только задерживаю вас.
Я вынимаю из кармана блокнотный листок и протягиваю ему:
- Здесь имя, если это возможно, то помяните ее. В молитве за упокой.
Он провожает меня до церковных дверей. Я иду через кладбище. Оглядываюсь. В темноте виден освещенный дверной проем. Через час наступит утро.
10
...Оставляя за собой серебристые искры гаснущих роз в полутьме звездных дорог. И эти розы для тебя.
- Спасибо, милый.
- Лесное озеро, тюльпановый сад, нежный шёпот родника у твоих ног, милая фея...
Может быть, в том, что сумели назвать сказкой, еще никем не написанной в давние-давние времена. В одном царстве-государстве жила-была русалочка...
- Обними меня. "Расплывается пеной".
- "Над морем поднялось солнце. Лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала, что умирает. Она видела ясное солнце и какие-то прозрачные волшебные создания, во множестве реявшие над ней, сквозь них она видела белые паруса корабля и алые облака в небе. Голос призраков звучал как музыка, но музыка столь возвышенная, что люди не могли бы ее расслышать, как не могли бы увидеть и этих беспечных существ... "
