…Теперь Жюльен весь в прошлом. Он снова идет по тропинке рядом с перевозчиком. Старик больно сжимает своей шершавой рукою его запястье и тащит за собой. Оба молчат. Небо над деревьями в лунном свете. Тропинка становится шире, и старик наконец выпускает руку Жюльена. Кашляет, отплевывается, а потом спрашивает:
— Он был тебе друг?
— Друг.
— Вот бедняга! Уцелел на войне и погиб ни за что ни про что в нескольких шагах от дома.
— Значит, вы думаете?..
— Да уж не иначе, голубчик. Коли они так скоро прекращают огонь…
Жюльен разом останавливается. Он едва успевает нагнуться: болезненная спазма вызывает у него рвоту. Старик кладет ему руку на плечо и произносит:
— Ничего, ничего, не смущайся. Это от волнения. После рвоты тебе полегчает.
Жюльен почти не слышит его.
— Пошли, — говорит старик. — Зайдем ко мне, тебе надо выпить стаканчик.
Жюльен и сейчас еще отчетливо помнит, как тогда, в июле, спирт обжег ему глотку. Тетушка Эжени что-то говорит ему о жене мастера, и Жюльен вспоминает последние слова перевозчика:
— Через несколько дней я попрошу знакомого крестьянина отвезти велосипед твоего друга в Доль. У него есть пропуск. Пусть отдаст машину жене покойного, все же она сколько-нибудь за нее выручит.
Возвратившись домой, Жюльен застал мать в кухне, она готовила ужин. Они расцеловались, потом мать спросила:
— Ну что?
Жюльен тяжело опустился на стул. Он ехал назад очень быстро, словно спешил оказаться подальше от демаркационной линии. Два слова жили в его мозгу: «Demarkationslinie. Verboten»[2].
Слова эти всю дорогу преследовали, подстегивали его. Ему многое еще было неясно, но он уже начал постигать всю нелепость происходящего. В этот майский день возле Лу, весело катившей свои воды среди зеленых берегов, он видел в каких-нибудь десяти метрах от себя людей, среди которых, быть может, находился и убийца Андре Вуазена. Людей, любой из которых мог каждую минуту стать его собственным убийцей. Покамест они стояли на мосту и ограничивались тем, что проверяли у проходящих пропуска и отбирали удостоверения личности. Тетушка Эжени перешла через демаркационную линию, чтобы повидаться с ним, Жюльеном. Если б ему захотелось попасть в оккупированную зону, он мог бы сделать это, испросив разрешение; а тогда, в июле, всего в нескольких сотнях метров от моста Парсей, Андре Вуазен был убит только потому, что захотел перейти через эту же самую демаркационную линию, разделявшую его с женой.
Жюльен видел немцев, они находились всего в десяти метрах от него. Они улыбались, и вид у них был безобидный. Шутили с французскими жандармами. А ведь он, Жюльен, солдат, солдат армии, куда его завлекли, убедив, будто ее формируют в надежде вышвырнуть немцев из Франции.
«Этим людям война осточертела не меньше, чем нам», — сказала тетушка Эжени. Вот она какова, война!
Жюльен подумал о Кастре и о Сильвии. Там они и впрямь жили вдали от войны. Им приходилось сносить лишения, они слушали лондонское радио, читали газеты, но войну воочую не видали.
— Ну что? — повторила мать. — Как там тетя Эжени?
— У нее в доме немцы.
И он пересказал матери слова тетушки. Мать подала ему стакан холодной воды. День еще не угас, но все вокруг, казалось, спало. После быстрой и утомительной езды, когда ветер громко свистел в ушах, Жюльену казалось, что тишина проникает в глубь его существа. Он словно цепенел. Сначала от его ступней медленно поднялась какая-то теплая волна, она достигла икр, затем бедер. Там эта волна усталости ненадолго задержалась, а затем продолжала свой путь, охватывая плечи, руки и, наконец, голову; все померкло у него перед глазами, как в тумане. Жюльен оборвал рассказ о тетушке. Мать с болью смотрела на сына, черты ее лица и взгляд выражали напряжение. Едва слышным голосом она спросила:
— Ну, а об Андре Вуазене ничего нового не узнал?
Жюльен медлит с ответом. Молчание стоит между ними, как бездонный омут. Потом он опускает голову и шепчет:
— Перевозчик не ошибся. Тогда, в июле, он мне сразу сказал: «Когда они дают автоматную очередь, а потом тотчас же прекращают огонь…»
У Жюльена перехватывает дыхание. Но он берет себя в руки. Сдерживает слезы, от которых горят веки, и порывисто поднимается с места.
