Когда Ритер возвратился на пост наблюдения, Жюльен стоял уже на пороге дома. Он сразу увидел, что парижанин пьян: лицо у поэта побагровело, по лбу и шее стекал пот. Воротник белой сорочки вымок. Ритер сделал величественный жест рукой, закинул голову и произнес:
— Верный друг прибыл.
Он с трудом переводил дух.
— Ты невозможный человек! — вспылил Жюльен.
— Как! Я жертвую выпивкой, чтобы оказать тебе услугу, бегу сломя голову, чтобы поспеть вовремя, а ты меня еще и ругаешь!
— Ты заставил меня изрядно поволноваться — ведь уже почти два!
— Напрасно тревожился! Мое слово — закон.
— Как ты будешь дежурить в таком состоянии?
— Не раздражай меня, а то я опять уйду в город.
Парижанин сделал вид, будто собирается повернуть назад, и Жюльен поспешно схватил его за руку. Он хотел что-то сказать товарищу, но замер с открытым ртом: по дороге поднималась Сильвия. Ритер выбросил руку вперед и поманил девушку пальцем.
— Подумай-ка, еще немного, и мы бы с ней встретились, — сказал он Жюльену. — Представь меня.
— Ты слишком пьян.
Сильвия приближалась. Жюльен подтолкнул приятеля по направлению к саду. Ритер ухватился за решетчатую калитку.
— Пьян, но величествен! Представь меня, не то я уйду в город.
Жюльену пришлось покориться. Сильвия остановилась, он подошел к ней, взял за руку и тихо сказал:
— Это Ритер, он согласился подежурить вместо меня. Подойдемте к нему, он тут не задержится. И не обращайте внимания: он немного выпил.
— Вот-вот, ты ей еще доложи, что я пьян! — крикнул Ритер.
Жюльен и Сильвия приблизились к нему. Он смеялся.
— Примите мое благословение, — торжественно провозгласил он.
Потом, помахав в воздухе угасшей трубкой, он пробормотал какую-то латинскую фразу и исчез.
На Жюльене был свитер. Он хотел было пойти переодеться, но Сильвия запротестовала:
— Вы мне так больше нравитесь. Меньше похожи на солдата. А потом в той стороне мы никого не встретим.
Жюльен все же побежал в дом и возвратился с завернутой в бумагу книгой. Когда они немного отошли, он протянул девушке сверток и сказал:
— На память о нашей первой встрече.
Они оглянулись. С того места, где они стояли, был еще виден окруженный деревьями дом, площадка; там беседовали Ритер и Лорансен. Жюльен и Сильвия прошли немного дальше и, оказавшись под прикрытием живой изгороди, поцеловались.
— Люблю тебя, — сказал он.
— Ты просто сумасшедший, да и я не лучше.
Девушка слегка оттолкнула Жюльена, раскрыла сумочку и вынула оттуда толстый блокнот в темной обложке.
— Я тоже думала об этом стихотворении, — пояснила она. — Но не могла выйти из дому. А потом, должна тебе признаться, я не знала, в какой сборник оно входит. Но стихотворение я помню наизусть.
— И ты его переписала для меня в блокнот?
— Да, в этот блокнот я записываю свои мысли, а также стихи и песни, которые мне нравятся. Держи. Теперь ты в него все записывай и при этом думай обо мне.
Они достигли луга, залитого солнцем, и пошли вниз, вдоль изгороди. Потом опустились на траву, Сильвия достала книгу, а Жюльен — блокнот. После каждой прочитанной страницы, после каждой фразы, написанной на разлинованной в клетку бумаге, они целовались.
На живой изгороди сохранилось еще много ржавых и сморщенных листьев, и ветер время от времени шелестел ими. В воздухе кружилась мошкара, поблескивая на солнце. Далекая гора синела, как это обычно бывает только летом.
Сильвия порылась в сумочке, достала карандаш и написала на первом чистом листке блокнота: «Кастр, дорога в Фурш. Суббота, 15 ноября 1941 года». Затем она протянула блокнот и карандаш Жюльену и сказала:
— Как грустно, что наша встреча отмечена таким печальным стихотворением. Ведь в нем говорится о разлуке. О людях, что грустят осенью, совсем не похожей на нынешнюю.
— Стихотворение вовсе не плохое: ведь благодаря ему мы познакомились.
Сильвия опустила голову. Глаза ее потемнели, и Жюльен почувствовал, что она вот-вот заплачет.
