Сербия о себе - страница 136

Данные по Хорватии показывают рост доли неформальной экономики в ВВП до 1994 г. и тенденцию спада в 1995 г. В 1990 г. средний показатель равняется 17,8–25,9% от зарегистрированного ВВП, в 1991 г. – 19,4-28,0%, в 1992 г. – 21,7-38,2%, в 1993 г. – 29,7-38,2%, в 1994 г. – 28,6-37,4% и в 1995 г. – 22,7-32,6% (там же: 14). Наконец, в Югославии в 1990-е гг. объем теневой экономики оценивался разными методами. Оценка посредством анализа предложения на рынке труда дает возможность стандартизованного сопоставления за несколько лет и отображает нижнюю границу объема теневого бизнеса (там же: 15–17). Согласно этим данным, доля неформальной экономики в СРЮ в 1991 г. составила 31,6% по отношению к зарегистрированному общественному продукту, в 1992 г. эта цифра была 41,7%, в 1993 г. – 54,4%, в 1994 г. – 44,7%, в 1995 г. – 40,8% и в 1997 г. – 34,5%. На основании опроса, проведенного в 2000 г., был сделан вывод, что в Сербии приблизительно 1,2 млн. человек заняты в сфере теневой экономики (Krsti? i Stojanovi?, 2001:fn.27), а это более 1/3 трудоспособного населения (приблизительно то же количество, что и в 1997 г.).

* ППС – паритет покупательной способности

Источник: EBRD, Transition report 1997, по Krsti? i dr. (1998:12).

Относительно структуры деятельности в югославской неформальной экономике результаты анкетирования 1997 г. свидетельствуют, что 79% тех, кто дал положительные ответы о наличии дополнительного заработка, ищут его путем самонайма, 10% – через фирмы или кооперативы, 8% – через неформального работодателя. У 40% работающих в теневой сфере низкий ежемесячный доход, а на неформальном рынке средний суточный доход на 46% больше, чем на формальном рынке. Такой размер прибыли обусловлен неуплатой налогов, однако эту сумму работодатель и сотрудник делят не пополам, а в соотношении 54% и 46%. Самые высокие проценты вышедших на неформальный рынок труда представлены в следующих группах: среди самонаемных работников 100%, среди безработных 38,8%, среди работающих 31,9% (они составляют 52,1% задействованных на рынке труда), среди работников сельского хозяйства 23,9%, среди пенсионеров 17,3% и среди остальных с личными доходами 20,4%. Схожее распределение мы получим и по среднему ежемесячному доходу от теневой экономики: среди упомянутых групп самый высокий доход зафиксирован у самонаемных работников (2913 югославских динаров), далее у безработных (1471 динар), у работающих (1019 динаров), у пенсионеров (914 динаров) и у работников сельского хозяйства (875 динаров). В качестве мотива ухода в теневую сферу во всех группах доминирует насущная потребность, за исключением владельцев/совладельцев фирм, которые в 61% случаев трудятся в неформальной экономике ради более высокого жизненного стандарта. Еще стоит упомянуть, что среди видов деятельности в теневой экономике лидирует торговля (28,3%), затем идет сельское хозяйство (21,7%), ремесло (18,8%), финансовые услуги (7,2%) и строительство (6,9%), при этом процент занятых в неформальном сельском хозяйстве в пять раз превосходит формальное, а в торговле и ремесле чуть более чем в два раза. Распределение же ежемесячного дохода практически обратное: в строительстве эта сумма составила 1537 динаров, в области финансовых услуг – 1501 динар, в торговле – 1454 динара, в ремесле – 1207 динаров и в сельском хозяйстве – 858 динаров.

Эти данные приводят к нескольким выводам. Прежде всего относительно «переходных экономик». Хотя таблица не предоставляет информацию о ряде вариантов, которые считаются существенными при объяснении феномена неформальной экономики, из общих соображений можно заключить, что ее объем не связан напрямую с уровнем экономического развития, выраженного посредством ВВП. Во-вторых, в странах, где показателем успеха их институционального развития является статус кандидата в члены Европейского союза, объем теневой экономики меньше, чем в прочих, и с тенденцией к дальнейшему спаду. Исключения, как Латвия, с одной стороны, и Узбекистан – с другой, вероятно, объясняются наличием неких специфичных конъюнктурных элементов, однако здесь мы не будем останавливаться на этом подробно. Важнее отметить, что подобными элементами можно объяснить рост югославской теневой экономики. Одним из них являются войны, в результате которых распалась СФРЮ, что отображено в сходстве тенденций неформальной экономики в Хорватии и СР Югославии. Другие элементы могли бы объяснить объем неформального сектора в Югославии. Часть причин исключительно крупной доли теневой экономики в период 1992–1995 гг., помимо упомянутых общественных и экономических перемен, характерных для всех стран постсоциализма, заключается в экономических санкциях, введенных ООН против тогдашней югославской власти и повлиявших на профилирование стратегии экономического существования предприятий и отдельных граждан в Югославии. Однако ни одному исследованию до сих пор не удалось до конца отделить эффект экономической блокады от результата хищнического образа действий тогдашней экономической и политической элиты, поэтому и идентификация тогдашней неформальной экономики в Югославии как хищнической или прожиточной остается под вопросом. Результаты же исследований 1997–2000 гг. показывают, что на тот период в Югославии преобладала вторая модель.