— По четвергам у тебя вечер выходной?
— Да, мистер Чарлз, — прошу прощения, сэр.
— Ты всегда уходишь по четвергам?
— Да, сэр.
К Латтери вернулся цветущий цвет лица, но круглые глазки продолжали беспокойно бегать.
— Ты всегда оставляешь открытой садовую дверь? — внезапно выпалил Чарлз.
— Садовую дверь, сэр?
— Дверь из маленькой галереи в сад. Обычно ты оставляешь ее открытой?
— Нет, сэр.
— А почему сегодня оставил открытой?
— Она была открыта, сэр?
— А то ты не знаешь! Ты же входил через нее в дом!
— Я вошел через парадную дверь. — Латтери вытаращил глаза.
Они находились в кабинете, выходящем в холл. Чарлз распахнул дверь и выглянул.
— Если ты вошел через парадную дверь, кто запер ее и накинул цепочку?
— Прошу прощения, я, сэр.
Чарлзу стало смешно. Он отпустил дверь — она захлопнулась, и он вернулся на место.
— Когда я час назад сюда пришел, дверь на улицу была открыта. Я вошел. Садовая дверь тоже была открыта — через нее я вошел в дом. Поднялся наверх, и под дверью маминой гостиной увидел полоску света.
— Кто-то не погасил свет, сэр.
— Те, кто его не погасили, все еще сидели в комнате, — сухо сказал Чарлз. — Это были мужчины, трое. И они спустились по лестнице прямо передо мной. Не собираешься ли ты сказать, что их не видел?
— Клянусь, я ничего не видел.
— И не слышал?
Латтери помедлил с ответом.
— Вроде как стукнула дверь… да, точно, я еще подумал, что для моей миссис рановато…
Мисс Стандинг вздохнула, шмыгнула носом, вытерла глаза потрепанным платочком и заученным движением запустила пальчики в коробку с французскими шоколадными конфетами. Выбрав подтаявшую конфетку с приторной начинкой, она еще раз вздохнула и продолжила начатое письмо. Пристроив мятый листочек на коленке, она писала подруге, с которой рассталась два дня назад, когда уехала из Швейцарии, из Академии мадам Мардон — дорогого, изысканного заведения для избранных. На бледно-голубой бумаге было нацарапано: «Мой дорогой ангел Стефания!»
Мисс Стандинг лизнула шоколадку и продолжила:
«Так мерзко и чудовищно, что нет слов! Мамзель только всего и сказала, что бедный папа умер. Она сказала, что в телеграмме ничего больше не было и что я должна ехать домой. А когда я вчера ночью сюда приехала, никакой миссис Бьюшамп на месте не оказалось, а раньше на каникулах она всегда была здесь, да и слуги выглядят как-то странно. А мамзель сегодня укатила, и я так и не знаю, что случилось, только то, что папа был на своей яхте где-то на Средиземном море. Так что никаких похорон не будет, ничего такого, а у меня даже нет ничего черного, только то, с чем я приехала. Все убого до безобразия. Если ты не будешь мне писать, я просто умру. Такое безобразие, что поговорить не с кем! Сегодня утром придет нотариус — папин нотариус. Он позвонил и сказал, что придет. По-моему, я теперь буду богата до безобразия. Но все это так угнетает! Я даже пожалела, что у меня нет родственников, хотя бы таких безобразно скучных, как у Софи Вейр. Помнишь, какая у ее тетки шляпа? У меня нет родственников, кроме кузена Эгберта, а лучше уж вообще не иметь никого, чем такого. Никто себе не пожелает такого родственничка. Ужасный негодяй, другого такого поискать надо».
Мисс Стандинг нахмурилась, глядя на слово «ужасный», и вставила букву «т». Так выглядело лучше. Она взяла еще конфету и продолжила:
«В школу я больше не вернусь. В конце концов, мне восемнадцать лет, и меня нельзя заставить. Я вот о чем думаю: не завести ли мне охранника? В книгах девушки всегда выходят замуж за своих охранников; это такое безобразие, что нет слов. Ты должна приехать и пожить со мной, будем развлекаться до безобразия».
Перестала писать и вздохнула, потому что Стефания, конечно, сможет приехать только на Рождество, а до Рождества, пользуясь простеньким словарем мисс Стандинг, было еще долго до безобразия — три месяца.
Она хмуро оглядела богатую, пышно убранную комнату. Огромная комната тянулась от передней стены большого лондонского дома до задней, а пышность ее убранства пристала скорее гробнице, чем жилому дому. Пол устилали бесценные персидские ковры изысканных тусклых тонов, присущих ушедшему веку. Шторы были из исторической парчи, сотканной в Лионе еще до того, как Лион был потоплен в крови в дни Террора. Панели на стенах вывезены из Нидерландов, из дома, где жил великий герцог Альба. По этим панелям была развешана коллекция живописи, каждая картина — мечта коллекционера и целое состояние: сэр Джошуа, Ван Дейк, Питер Лели, Франс Хале, Тернер. Никаких современников.
