— Домой! — неожиданно приказал вельможа, и это предписание было выполнено с лихостью и достойным усердием. Носильщики рванули с места так быстро, что голова вельможи с пустым звуком ударилась о заднюю стенку паланкина.
Стражники, собиравшие мостовую и въездную пошлину, видели, что произошло перед воротами. Они весело посмеялись и пропустили бесплатно несколько прошмыгнувших мимо бедно одетых людей.
Десятник остановил синеглазого молодого человека.
— Кто ты? — спросил десятник.
— Конан, — ответил молодой человек. Меч снова был накрыт верблюжьим плащом.
— Хочешь к нам на службу? Место доходное, а ты парень видный, не пожалеешь.
Парень окинул взглядом остальных стражников. Он и сам видел, что вряд ли кто из воинов сравнится с ним. В принципе Конан был не против, но соглашаться сразу — не в его правилах.
— Я подумаю, — сказал он, протягивая десятнику маленькую серебряную монету квадратной формы с дырой посередине.
— Проходи, проходи, парень, — добродушно улыбнулся десятник, отводя руку, и нарочито отвернулся в другую сторону, к какому-то торговцу с навьюченным сверх меры ослом. — А ты зачем мучаешь животное, изверг?!
Другие стражи тоже демонстративно перестали обращать внимание на Конана. Он пожал плечами и убрал монету.
— Дело ваше, — молвил он и вошел в город.
Квартал, густо застроенный постоялыми дворами, встретил Конана неприветливо. Гости в городе преимущественно были торговые, жизнь на постоялых дворах стоила дорого, и всякий сброд здесь не задерживался.
Заглянув в питейное заведение, где последних денег хватило только на небольшую кружку пива, не отличающегося особым качеством, Конан расспросил неприветливого слугу с рябым лицом о пути к базару. Слуга удивился, посмеялся, думая, что небогатый господин шутит, но Конану все же удалось показать искренность своего вопроса, и слуга, глупо прихмыкивая, подробно расписал дорогу.
Не удержавшись, он добавил, что базар нынче стал не тот. Люди не устраивают теперь грандиозных попоек, измельчал народ, да и товары в основном все больше мелочь, не стоящая того, что за нее просят.
Настоящие вещи давно осели в домах здешней знати, которая не вылезает из трех целебных источников и прожила уже намного дольше положенного нормальным людям срока, а нормальные люди должны за это платить…
Конан захотел подробнее расспросить слугу, но тут прислужника окликнул другой посетитель… А потом пиво в кружке кончилось и киммериец вынужден был уйти.
Базарная площадь гудела, как улей. Люди копошились на ней разноцветной массой. Звучали тысячи разных голосов, поднимались тысячи разных запахов. Человеческое море бурлило, волновалось. В некоторых местах образовывались настоящие водовороты, которые постепенно рассасывались — но только для того, чтобы появиться в другом месте. Не было ни клочка спокойствия в этом безумном месте. Люди словно теряли здесь остатки разума и превращались в частички единого организма, бессмысленно двигающегося существа с тысячами ртов, которые пытались одновременно что-то сообщить друг другу.
Ослы и собаки не добавляли порядка в это столпотворение. Беловато-голубое небо стало казаться серым от поднимающейся с площади пыли. Рев торговцев смешивался с ревом вьючных животных.
Конан остановился возле невольничьего рынка, где на помост вывели юную негритянку, закутанную в ветхий грубый плащ неопределенного цвета. Она держалась гордо, как благороднорож-денная. Продавец подскочил к ней и сорвал с нее плащ, оставив обнаженной.
По рынку пролетел шепот восхищения. На лице девушки не дрогнул ни один мускул. Она была так замечательно сложена, что нагота нисколько не унижает ее; Темная кожа ее будто бы мерцала.
— Сто сиклей! — начался торг.
Помощник продавца взмахнул в воздухе чем-то вроде деревянного цепа, бруски ударились друг о друга и раздался звонкий хлопок.
— Сто сиклей за эту прекрасную девушку, которая может послужить украшением любой спальни, которая уместна на любом пиру, которая восхитительна, как сама ночь, и страстна, как лунная дева! Сто сиклей за такое чудо — это же смешно! Я не буду ее продавать! О, неужели глаза меня не обманывают? Вы хотите умножить это число на два?! Я правильно вас понял, господин в одежде цвета горного ледника, устремленного
