Кэтрин села на стул напротив него и с независимым видом принялась разглядывать декоративные дрова, сложенные в камине.
— А папа любил топить ими, — заметила она, называя этим ласковым словом отца Блейка. Хотя тот приходился ей всего лишь дальним родственником, но относился к ней как родной отец.
— Я тоже топлю камин, когда меня знобит. Но сегодня не так уж холодно, — ответил Блейк.
Она смотрела на его большое, могучее тело и удивлялась, что и его иногда знобит. Оно излучало столько тепла, словно под темной от загара кожей пылал костер.
Он допил свой коньяк и забросил руки за голову. Его темные глаза пригвоздили Кэтрин к стулу.
— Сними манто и перестань сидеть с таким видом, словно опаздываешь куда-то на свидание!
— Я замерзла, Блейк, — прошептала она.
— Ну, включи обогреватель.
— Ведь я недолго пробуду здесь? — спросила она с надеждой.
Взгляд его темных спокойных глаз заскользил по ее нежной розовой коже, оттененной белизной декольтированного платья, и она вдруг почувствовала себя смущенной маленькой девочкой.
— Что ты так на меня уставился? — спросила она, застенчиво теребя шифоновую складку.
Он вытащил из портсигара сигарету и не спеша закурил.
— Что это за разговоры о революции? — спросил он небрежным тоном. Он отвела взгляд.
— Это ты о том, что сказал Фил? — Вопрос привел ее в замешательство. У нее перехватило дыхание. — Ну… я просто…
Он рассмеялся.
— О чем бы мы с тобой ни говорили, ты всегда начинаешь заикаться, Кэтрин. Она надула губы.
— Я бы не заикалась, если бы ты не набрасывался на меня по любому поводу.
Он вскинул тяжелую темную бровь, казалось, совершенно расслабился, вид у него был самый безмятежный. Эта неуязвимость дразнила ее, она только и думала, как бы вывести его из равновесия.
— Неужели? — спросил он.
— Ты отлично знаешь, что это правда. — Она пристально вглядывалась в жесткие черты его лица. Оно было напряженным от усталости, и только посторонний мог этого не заметить.
— Ты очень устал, да? — вдруг участливо спросила она.
— Смертельно, — признался он, глубоко затягиваясь дымом сигареты.
— Тогда почему ты не лег спать? Он помолчал.
— Не хотел портить тебе вечер. Знакомая нежность родного голоса чуть не заставила ее расплакаться, и она отвернулась.
— Значит, все в порядке.
— Нет, не в порядке. — Он стряхнул пепел в урну, стоявшую у кресла, и тяжкий вздох вырвался у него из груди. — Кэт, я только что порвал с одной особой. Эта глупая женщина надоела мне до смерти, и, когда ты сказала то, что сказала, я сорвался.
Он пожал плечами.
— В последнее время у меня сдают нервы, иначе бы я просто расхохотался. Она слабо улыбнулась.
— Ты… ты любил ее? — мягко спросила она. Он рассмеялся:
— Да ты еще ребенок! Разве обязательно любить женщину, чтобы пустить ее в свою постель?
Густой румянец выступил у нее на щеках и залил лицо и шею.
— Не знаю, — призналась она.
— Нет, — сказал он. Улыбка померкла. — Я понимаю, что тебе это неизвестно. В твоем возрасте я тоже верил в любовь.
— Ты циничен.
Он раздавил в пепельнице сигарету.
— Каюсь. Я пришел к выводу, что для секса не нужны эмоциональные шоры.
Она смиренно опустила глаза, стараясь не замечать странной гримасы веселости, исказившей его лицо.
— Ты шокирована, Кэт? — продолжал издеваться он. — А я считал, что эта история с Харрисом сделала тебя взрослой.
Их взгляды встретились. Глаза Кэтрин вспыхнули от ярости.
— Нам непременно нужно начинать все сначала? — спросила она.
— Нет, если этот урок пошел тебе на пользу. — Его взгляд снова уперся в ее вечернее платье. — Хотя я в этом сомневаюсь. У тебя есть что-нибудь под этой проклятой ночной рубашкой?
— Блейк! — взорвалась она. — Это не ночная рубашка.
— Выгладит точно так же.
— Это такая мода! Он сразил ее взглядом:
— Я слышал, что в Париже нынче в моде открытые жилетки, а под ними — ничего. Она сердито встряхнула волосами.
— Живи я в Париже, я бы носила такую, — выпалила она.
Он только улыбнулся:
— В самом деле?
Он опять не отводил глаз от ее корсажа, и пристальность его взгляда пробуждала в ней незнакомые прежде ощущения.
— Интересно бы поглядеть.
Она стиснула руки на коленях, чувствуя себя обманутой и побежденной.
