Ты, кроме нее, никому, оказался не нужен. Ты бы хоть поинтересовался, как у нее дома? А то может так случиться, что ты уедешь, а она останется у разбитого корыта. Спроси. Он спросил:
– Ариш, извини, а у тебя дома как? Трещин в отношениях не появилось? – он не стал называть с кем трещины, и так было понятно, что с мужем.
– Наоборот!
– То есть!
– Трещин нет. Все наоборот. Я Лешке объявила, что беру отпуск от семейной жизни, на время до твоего отъезда. У нас с ним был уговор до свадьбы. И давай закончим этот разговор. Мне он неприятен.
– Ну, хорошо! Хорошо! Давай просто посидим.
– Сидеть не будем!
– А что тогда делать? Хочешь в ресторан съездим пообедаем.
– Нет! Пока ты не уехал, я хочу всего тебя.
Она подошла к нему и стала расстегивать пуговки на сорочке.
– Оставишь во мне частицу, может червячок заведется.
Скударь остолбенело смотрел на нее.
– Ты с ума сошла.
– Если получится, скажу спасибо. Ты уж постарайся любимый. Я думала об этом все время, а теперь приняла решение. Может еще не поздно, я предохраняться не буду.
– Сумасшедшая.
– Считай, как хочешь.
Утром Скударь уезжал выжатый как лимон. Он подвез Арину к ее дому. Она надолго прильнула к нему, казалось, что на всю оставшуюся жизнь хотела впитать запах любимого человека. Со стонущим, хриплым вздохом, наконец, оторвалась. И когда казалось, что вот он, настал последний миг прощанья, она дала ему запечатанный конверт.
– Поклянись мне, что прочтешь его только тогда, когда будешь в дальней дороге. И когда возврата уже не будет. Я знаю, тебе будет плохо. Любимый, это письмо тебя хоть немного утешит. Мой дорогой и ненаглядный, знай, что сколько бы я ни прожила, оставшуюся жизнь я буду верна только одному тебе. Прости меня, я выйду, а то сейчас в голос разрыдаюсь. Ты уезжай, я постою, мой ненаглядный, любимый мой.
Ком неизбывной тоски и горечи подтупил к горлу Скударя. Прощальные слова застревали в горле. Он нажал на педаль газа. В зеркало заднего вида, он видел, уплывающую вдаль, уменьшающуюся фигурку любимого человека. Она не махала ему рукой, а подняла руку вверх с крепко зажатым кулаком. Из-за крыш домов пробился первый луч солнца. Счастья тебе любимая.
Родина Скударя у самого подножия Кавказских гор. Древняя, обжитая земля. Морщинами глубоких дубравных балок изрезана долина на которой, издревле поселились казаки. Станица прилепилась по правому, высокому берегу Кубани. У самой воды поставил дом, еще дед Скударя, Тимофей. Отец, Андрей Тимофеевич, затем дом перестроил и вырастил в нем семерых детей. Сейчас в доме жил старший, Степан.
Доехал Скударь за сутки.
Рюрик посигналил у ворот. Из открытого окна выглянула жена Степана и мгновенно скрылась.
– Степа, Рюрька приехал! – из глубины дома донесся ее радостный, звонкий голос. – Иди, ворота открывай.
– А он, что барин, сам открыть не может? Чай не в гости, а к себе домой, в кои годы надумал приехать.
– Да перестань ты, а то еще чего доброго услышит.
– И пусть слышит, неча по заграницам шастать. Родных братов не приедет проведать.
Голос у Степана был густой, степенный. Слова ронял весомо, будто мешки с подводы на землю скидывал.
– Он с женой? С Кирюшкой?
– Один!
– Вот гад! Рубашку дай!
– Тебе может и чувяки подать?
Рюрик с удовольствием слушал перебранку в доме. Все было, как и встарь. Жена брательника, красавица Ольга теребила брата, а тот не любил поспешать.
– Дай в зеркало глянуть! – послышался голос брата.
– Тебе чего, тебе чего в зеркало глядеться?
– Ну, тогда и тебе нечего, не к тебе он приехал!
– И куда я только глядела, когда за тебя замуж шла.
– Если бы шла, а то бежала, будто за тобой сорок семь собак гналось.
– О…о, ирод, на мою голову выискался.
Рюрик сам открыл ворота, но въезжать не стал. С крыльца спускались оба. Брат неспешно, заправлял сорочку в брюки, а его жена старалась высокой копной уложить на затылке черную, толстую косу. Белая блузка оттеняла ее природную смуглость.
Степан обнял Рюрика, троекратно прижал к себе, похлопал по спине, по плечам и, передавая жене, со смехом сказал:
– Во, целуй меньшого, пока жены его нету. Ты раньше это дело дюже любила!