– Два месяца с твоего срока пройдет! Получишь ответ.
А еще два месяца, это уже восемь месяцев получается, шесть его да моих два. За восемь месяцев, можно было бы хоть раз обо мне вспомнить. А этот хитрец, знаешь, что придумал?
– Хорошо, – говорит, – два месяца, так два месяца. Пойдем заявку подадим. Тебя ведь никто не обязывает, замуж выходить, можешь в любой день забыть о ней. А у тебя как раз время будет подумать.
Вот этим отведенным временем, что отводится на проверку чувств, он и попутал меня. Что значит подумать? Если ты решил, делай, а нет, так и нечего затеваться.
Мне так плохо было в то время, очень плохо. Я даже не сознавала, какой опрометчивый шаг сделала. Вдруг смотрю, девчата перестали над Лешкой издеваться, а Настя неожиданно поменялась местами с девчонкой с первого этажа. Еще два месяца, день в день я простояла у окна выглядывая тебя. А затем мне Зойка и говорит:
– Дурой, говорит, будешь, если Лешку упустишь. Твой Рюрик не где-нибудь, а здесь в Москве. Захотел бы, за это время десять раз пришел. А то ни бэ, ни мэ, ни кукареку, а ты все стоишь, лбом стекло протираешь, его ждешь. Все в меру должно иметь. Поехали свадебные платья смотреть.
– Нет!
– Тогда отдай талон.
А у меня туфлей не было приличных. Дай, думаю, хоть так талон, использую.
– Поехали, говорю.
Зойка мне отвечает, что надо бы и Лешку взять. Пусть парень себе нормальный костюм купит, а то на него нигде ничего не найдешь. В общем, втроем приехали мы в салон, Зойка заставила меня платье одеть, а Лешку я первый раз увидела в костюме. Мужчина, высокий, статный, грудь колесом, голос бас, оделся он и стал рядом со мной. Так ты не поверишь, на нас стали заглядываться. А я разнервничалась, платье сняла, на Лешку покрикиваю, давай, мол, быстрее собирайся, ничего мне от тебя не надо. Он ходит за мною, помалкивает. Вдруг слышу за спиною, кто-то шепчет, парочка молодых стоит:
– Еще замуж не вышла, а привередничает. Ты глянь, Таська, парень красавец, завидки берут, а она замухрыжка рядом с ним. Я бы на такую, – объявил Таськин женишок. – никогда не позарился. Ты у меня рядом с нею, царевна. Бери Таська, ее платье, оно единственное, тут такое красивое.
Вот это оскорбление и сыграло со мною злую шутку. Женщина живет чувствами, а не умом. Они мое платье забрали и идут в примерочную. Я выхватила его у Таськи обратно, и громко объявила:
– Мы его берем.
У меня за спиной вырос Лешка. Пара недовольно отошла в сторону. А через две недели мы сыграли свадьбу. Зойку из комнаты выселили, а вместо нее вселился Лешка. А еще через неделю ты как из-под земли нарисовался. Почти год тебя не было.
– Я тебе, моя любимая, эту записку не писал. – сказал Скударь. – Поверь мне.
Арина гладила волосы Рюрика.
– Верю. Я сама на третий день после свадьбы об этом догадалась, мой драгоценный! Поэтому и предложила тебе тогда остаться. А ты обиделся и не захотел.
Скударь стал вспоминать, тот свой визит, после долгого перерыва. За любым действием стоит чей-то интерес. Записку эту мог написать только Лешка, и больше никто. Именно поэтому, через неделю после свадьбы, когда муж уехал к родителям, Арина предложила ему остаться ночевать. В отместку мужу; за то, что обманным путем женился, за то, что она чуть не лишила себя жизни, за то, что выставил меня в неприглядном свете, за то, что насмеялся над ее любовью, за то, что обманул ее. Вот он Рюрик, живой и здоровый пришел, вернулся. И, пожалуйста, можно все начать сначала или продолжить.
Но оказывается, ни начать, ни продолжить, ни помириться, ни обидеться, ничего нельзя сделать. Для него она уже была – отрезанный ломоть. Арина это хорошо сознавала. Роковая эта ошибка, разверзла между ними пропасть.
Оставляя его ночевать, она мстила мужу. Мстила, как могла. Нет ничего оскорбительнее для мужчины, чем сознавать, что жена ему изменяет. На его обман – равноценный, справедливый ответ. Какие претензии мог ей Лешка предъявить? Не пиши записки, не лезь грязным сапогом в чужие, пусть и непростые отношения, без тебя разберутся.
Приблизительно такие мысли промелькнула у Скударя в голове. С какой радости она должна была выйти замуж за какого-то Лешку, который при нем даже на горизонте не маячил?